Одиссея 1860 года - [17]

Я обратил внимание Дез Эссара на этот недочет.

— Нет ничего проще, — ответил он. — Скажите мне имя вашего капитана, и я сам заполню пробел.

— Апостолис Подиматас, — сказал я в ответ.

— Черт побери! — воскликнул он. — Мне кажется, это греческое имя.

— Все подлинно греческое, дорогой друг, эллинам привили дорийцы. Он земляк одной из самых прекрасных Венер, какие только были на свете, Венеры Милосской.

— Но если он грек, то, выходит, он православный.

— Вероятно.

— Но в таком случае он не может командовать вашим судном.

— Почему?

— Да потому, что одно из главных требований к капитану, плавающему под Иерусалимским флагом, состоит в том, что он должен быть католиком.

Я вскрикнул с отчаяния: у меня был флаг, но у меня не было больше капитана!

— Но все же, — поинтересовался у меня Дез Эссар, — какого черта, вместо того чтобы заказывать постройку яхты на Сиросе, вы не купили уже готовую на Мальте, в Константинополе или в Марселе?

Я был настолько ошеломлен, что дал ему договорить эту набившую оскомину фразу до конца.

III В ПОИСКАХ КАПИТАНА

После подобного огорчения мне настолько необходимо было отвлечься, что уже на другой день, сам не знаю как, я оказался на борту судна, шедшего в Чивита Веккью.

Это был все тот же «Капитолий», за месяц перед тем доставивший меня в Ливорно.

Почему я поехал в Рим?

Неужели потому, что, по словам Шатобриана, в этом городе, хранящем такие грандиозные воспоминания, нет ни одного человека, который, как бы счастлив или несчастен он ни был, не отыщет там счастья или несчастья сильнее его собственного?

Нет, я поехал в Рим всего лишь для того, чтобы поехать в Рим, чтобы увидеть его еще раз, причем увидеть так, как прежде увидел Верону, то есть имея при себе рекомендательное письмо Гарибальди.

Если море я люблю так, как любят свою любовницу, то Рим я люблю так, как любят свою праматерь.

Сколько раз я бывал в Риме? Не знаю, я уже перестал вести счет.

Когда все кругом начинает мне надоедать, когда меня одолевает усталость и охватывает отупение, я ищу предлог для того, чтобы поехать в Рим, и еду туда.

Если я не нахожу предлога, то все равно еду туда.

— Но что вы делаете в Риме? — спросит меня читатель.

— Что я делаю в Риме? О, это нетрудно сказать: я иду поглядеть на Виа Аппиа, иду посмотреть, как течет Тибр, иду посидеть под одной из аркад Колизея и мысленно говорю себе: «И все же мне надо написать историю Рима».

— Но почему тогда вы еще не написали ее?

— Потому, что она была бы чересчур занимательной; никто не стал бы читать ее. Вы никогда не заставите читающую публику поверить, будто Геродот, Светоний и Вальтер Скотт были историками.

Когда я публиковал «Воспоминания Горация» в «Веке» — а написанные мною «Воспоминания Горация» являются сочинением исторического жанра, — мой друг Денуайе, человек остроумный, не желая оставлять у своих, а точнее, моих читателей ни малейшего сомнения в отношении исторической ценности этого произведения, попросил у них прощения за то, что предложил им читать столь скучную книгу, и, в качестве компенсации, пообещал то и дело прерывать ее публикацию, дабы развлекать их сочинениями господ Оскара Комметана и Филибера Одебрана.

Вначале я счел это сообщение излишним, однако г-н Легоде, администратор «Века», рассуждая с присущим ему апломбом, в конечном счете доказал мне, что оно произвело наилучшее впечатление на подписчиков газеты.

Читатели «Века» развлеклись, полагая при этом, что скучают. Это несколько изменило их привычки, ведь так часто с ними происходит прямо противоположное!

Короче, я уже в седьмой или восьмой раз был на пути в Рим.

Однако момент поговорить с вами о Риме еще не пришел. Но будьте покойны: когда он придет, я его не упущу.

Пока же я рассказываю вам историю моей шхуны, и мне не следует отклоняться от этого сюжета.

— Но какая связь может быть между вашей шхуной и Римом?

— Скоро поймете.

В ту пору нашим послом в Риме был герцог де Грамон. Герцог де Грамон, звавшийся Гишем, прежде чем стать Грамоном, — один из самых старых моих друзей.

Его дядя, граф д’Орсе, тот наполовину англичанин, наполовину француз, чья элегантность вошла в поговорку и чье остроумие, подобно остроумию Мортемаров, было в моде в европейском высшем свете, выступал в роли соединительного звена между нами.

Именно графу д’Орсе посвящены мои «Мемуары».

Итак, нашим послом в Риме был герцог де Грамон.

Я нанес визит герцогу де Грамону, но не потому, что он был послом, а потому, что он мой друг.

Естественно, он поинтересовался у меня, что я намерен делать в Риме.

Рассказывать ему о том, что я намерен делать в Риме, было бы для меня крайне затруднительно, зато я поведал ему о том, что привело меня в Ливорно.

Начав с этого, я изложил ему весь длинный перечень моих невзгод.

— Что ж, — сказал он мне, — теперь вы знаете, что такое заказывать постройку яхты на Спросе, вместо того чтобы купить уже готовую на Мальте, в Константинополе или в Марселе.

У меня было большое желание остановить его на середине этой фразы, и я непременно поступил бы так, будь он лишь моим другом, но, поскольку к этому званию он присоединял еще и звание посла, я позволил ему договорить ее до конца и, плохо скрывая свое раздражение, промолвил: