Одинокое путешествие накануне зимы - [30]

— Сука! — говорит он громко вслух. — Сука такая!

Вася сидит на снегу, на бугорке, рядом с бывшей почтой, на которой уже крыша до земли просела. Среди давно погибшей деревни сидит, впереди видна Иванова изба, сквозь падающий снег светятся окна. Васе не холодно, он прикладывается к ледяному горлышку, завтра у него будет болеть башка. Он даже пьяный это понимает. Она так у него болит с похмелья, что всякий раз, отпивая, он вспоминает об этом, а все равно пьет. Ему так хорошо на душе, что даже слезу пустил. Думает Вася, какой все-таки Иван хороший мужик. Вспоминает, как он приехал сюда и как Ванька тогда помог. Была зима, и Иван ему — у Васи и пилы тогда не было! — дров привез. Целый воз сухих пиленых дров. И с картошкой-капустой в ту зиму помогал. От этих мыслей Вася горестно качает головой, хлюпает носом и кричит вдруг в сторону Иванова дома, в темноту:

— Пусть! Забирай! — машет щедрой рукой. — Твой шифер, Ваня! Всё! Давай выпьем!

Он совершенно ясно понимает, что Ванька ему единственный кореш. А если и не кореш, то ближе у него нет никого!

Вася встает и идет к Ивановой избе. Снег к заднице примерз. Его шатает. Свет горит во всех окнах, слышно, как громко работает телевизор, а еще громче разговаривает Иван. Тоже пьяный, радуется Вася, что они оба выпившие и сейчас еще выпьют.

Во дворе, тропка идет чуть вниз, он поскальзывается и с кряком больно садится на задницу. Пыхтит, вставая, голова кружится, рука сама собой захватывает из снега какую-то острую твердую штуку. Вася рассматривает ее в свете кухонного окна и видит, что это кусок его гладкого шифера. Он отирает его о полу ватника — так и есть. Пробует пальцем — гладкий!

Вася шагает вперед, шарит щеколду на дверях сеней — заперто. Стучит громко, в кухне поднимается шторка, потом гаснет свет. Через некоторое время на веранде раздается тихий голос Ивановой жены:

— Кто там?

— Свои, Нинка, открывай!

— Ты, что ли, Вась?

— Я к Ваньке!

Нина приоткрыла дверь на узенькую щель. В темноте белеет ночная рубашка.

— А он лег уже, — заговорила все так же тревожным шепотом. — Пьяный от ребят приехал и лег.

Нина, всегда молчаливая и спокойная, была на себя не похожа. Волновалась.

— Ты иди, завтра приходи… да завтра он рано собирался… — и она замолчала.

Василий стоит, молча глядя куда-то вниз под ноги Нинке, слушает, как она врет. В нем нет ни злобы, ни пьяной радости дружбы уже, он не знает, что ему делать и кто во всем этом виноват. Мнет в кармане обломок шифера, потом достает и тянет Нинке:

— На, отдай, он потерял…

Кряж

В маленькой каморке, куда вошел Валерка, не продохнуть было от табачного дыма. И тесно — стол, нары со спальником, карабин на растрескавшихся бревнах стены. Валерка поздоровался, назвал себя, но начальник даже руки не подал. Замер над разложенными бланками нарядов и смотрел в упор на Бычкова, или даже сквозь него смотрел, нескрываемо злой, что опять прислали студента. У него их уже двое было, и он последние дни несколько раз выходил на связь с начальником партии, чтобы не присылали. Предлагал поменять двух своих безмозглых и безруких на одного старого геодезиста Степанова, крышку рации разбил об пол, но ничего не помогло. Студент нормальный, уверял Звонарев, и уже два дня, как выехал. Поэтому чего и разговаривать.

И вот этот студент стоял перед ним.

Левая рука начальника Карабульского отряда Енисейской геофизической экспедиции Валентина Петровича Мухина была беспалой, три коротких тупых обрубка цепко хватали пачку «Беломора», трясли ею, будто хотели выбить папиросину, но не выбивали, а бросали на стол, на разложенные бумаги. Правая же рука все время была под столом, как будто ее вообще не было.

— Работал когда-нибудь? — Начальник вытряс наконец папиросу, но прикуривать не стал.

Бычков удивленно на него посмотрел.

— Геодезистом работал?

— Нет. На практике только…

— Понятно… — Валентин Петрович, нахмурившись, отвернулся в окно. — У меня таких хватает, второй месяц брак гонят.

Бычков молчал. Он не ожидал такой встречи. Обида толкала его взять и выйти из этого вонючего кабинета. Не нужен так не нужен. Он, может, и вышел бы, да не знал, куда потом деваться. Почти двое суток сюда добирался, последние полдня вообще везли на вездеходе непролазной тайгой…

Валерка, вошедший бывалым таежником, стоял теперь потерявшимся семнадцатилетним парнишкой. Кем он на самом деле и был. Он не знал, как у него получится работать по специальности, которой он только учился, но никогда еще не работал. Казалось, что получится, но тут же и страшно становилось.

Единственное, что он понял, что работы много, и что какие-то геодезисты уже есть, и в случае чего будет с кем посоветоваться. Он хотел спросить, кто эти геодезисты и почему у них не получается, но промолчал.

— Ладно, — Валентин Петрович встал из-за стола. — Как зовут-то?

— Валера.

— Пойдем, Валера, будем тебя селить…

Начальник оказался высоким и слегка сутулым. Да еще светловолосый как-то по-женски. Не было в нем ничего героического, что про него рассказывали. На правой руке, которую он наконец достал из-под стола, пальцев не было совсем.

— В этом доме у нас камералка, — сказал Валентин Петрович, нагибаясь в дверной проем и выходя на улицу. — Там геофизики, — кивнул на маленькую избушку с кривым крыльцом. — Рабочие, вон, в большом доме. Хочешь, заселяйся к ним.