Одинокий друг одиноких - [21]
Итак, мой Друг, не забудем: главная иллюзия в состоянии одиночества — что ты исключение. Что таких одиноких, как ты, больше нет.
Да! — то кажется, будто все успешно общаются, всем друг с дружкой легко, свободно — лишь ты какая-то деревяшка заледенелая, живой труп.
Или наоборот: все лгут, притворяются, все манекены, а ты единственное живое создание среди мертвых кукол, и твоя живость, искренность и любовь никому не нужны…
Кто-то больше всего чувствует одиночество за порогом дома — в детском саду, в школе, на службе, на улице, в компании… А многих оно и настигает под родным кровом, со своими людьми, которые, оказывается, не свои…
Меня мучило вперемешку и то, и другое, и третье, и долго невдомек было, что мое одиночество есть голос моих зависимостей и мое непонимание одиночеств других.
Невидимые, неслышимые одиночества посылали мне позывные… А я либо просто не воспринимал их, либо со слепоглухотой наивного эгоцентризма прочитывал эти знаки только как неслышание и невидение другими меня.
Как одиночество только собственное.
Не осуждаю себя, просто ставлю диагноз, и не только себе кругом, за редкими исключениями, были и остаются такие же слепоглухие.
Что дитя, что взрослый, что старец, что бездарь, что гений — у всех одна неугадка: о мире Другого, о его одиночестве, о другом одиночестве— каков климат там, какие музыки звучат, какие боли болят, какие картинки видятся…
перевод надписи на скамейке «здесь был валера»
…И впрямь, что ни скамья, что ни дерево в парке вблизи дороги, что ни стена, мимо которой проходит народ, — то какие-нибудь безликие имена или инициалы с добавкой надписи типа «здесь был, или просто буковки.,
Очень они еще любят, самоотметчики эти, стены лестничных клеток, неистовствуют в подъездах и лифтах, весьма не пренебрегают общественными туалетами, Самые лихие и отчаянные вскарабкиваются на утесы, на труднодоступные опасные скалы — и там гордо помечают каракулями завоеванную территорию. Кто-то вместо подписи оставит, как магический пароль, название музансамбля, которым зафанател, кто-то — футбольной команды, иной внучатый племянничек Герострата, не последи за ним, накорябает свои памятные художества на Венере Милосской…
Все это одиночества, оседающая серая пыль Страны Одиночества… Пылиночные, молекулярные одиночества, пытающиеся хоть как-нибудь вырваться из тюрем своих микроскопических «Я», из зонок своих выскочить — и запечатлеться, оставить следок, значок промелькнувшего бытия…
Для кого?. Для Кого-Нибудь, «Для гипотетического Альтер Эго», — как ответил Стравинский на вопрос, для кого он сочиняет музыку Подросток, нацарапавший на скамейке: «здесь был Валера», конечно, не сознавал, зачем и почему он это делает. Работал инстинкт.
Это стихотворение вместе с еще одним, об одиночестве Пушкина, товарищ мой и благословитель стихов, поэт Олег Чухонцев отобрал для публикации в журнале «Новый мир», и оно, по случайности или с каким-то смыслом, не знаю, оказалось напечатанным в непосредственном соседстве с главами из «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына.
Масштаб несравним, но правильно.
История России и СССР как история одиночества еще не написана, хотя составности такого видения уже есть, и немало.
Исключения наше отечество в этом смысле не составляет история всего человечества — история одиночества во всем его многоцветий, образующем при смешении грязно-серый цвет.
Поездив по земному шару, я насмотрелся на одиночества разноязыкие, разнофлаговые, разнобожные, разножестокие… Везде суть одна — эгоистическая разобщенность, вошедшая в кровь и плоть как личности, так и общества в целом. Одно всюду — но можно отметить, что над нашим российским массовым одиночеством история потрудилась особенно обстоятельно, поиздевалась смачно, садистски.
