Одинокая птица - [64]

Доктор Мидзутани гримасничала и говорила в нос, изображая свою свекровь. Я ее живо себе представила. Они с бабушкой Шимидзу сошли бы за сестер-близняшек. Так и вижу, как свекровь кричит на кухне и специально составляет не полный список продуктов, чтобы потом лишний раз придраться к невестке. Вот только Кумико Мидзутани никак в эту картину не вписывается.

— Не понимаю, — вставила я. — Я никогда бы не подумала, что вы можете смириться с такой ситуацией — ходить по магазинам и волноваться из-за того, как вас потом встретят дома. Я о вас была совершенно другого мнения.

— Не можете вообразить меня в роли бедной безропотной овечки?

— Ну, я не совсем то имела в виду, — увильнула я. Щеки у меня горели: доктор попала в самую точку.

Она повернулась ко мне. Ее глаза потемнели и расширились, губы слегка приоткрылись.

— Поверьте мне, Мегуми. Бывают люди, которым в какой-то момент удается нас сломать. И мы чувствуем себя настолько слабыми, что не можем даже защититься.

Она снова сосредоточилась на дороге. Маленькие фабрики, разбросанные вокруг Осаки, сменились домами фермеров и рисовыми чеками.

— Но мне повезло: я вовремя спохватилась, — продолжает она свою исповедь. — Прошло месяца два. Возвращаюсь как-то из магазина, подхожу к калитке и собираюсь ее открыть. И тут происходит нечто непонятное. Застыла на месте, как каменная статуя. Руки не поднимаются, ноги приросли к асфальту. Не могу заставить себя войти в дом, где опять увижу эту женщину. Только повторяю про себя: «Сейчас или никогда!» Минут пять или десять простояла, твердя эти слова. Потом перевернула корзину, высыпала все продукты на землю и побежала на вокзал и только там вспомнила, что денег на билет до Асии у меня не хватит. Я жила тогда на севере Хонсю. До нашего города ехать поездом несколько часов. Что делать? Позвонила матери из автомата за ее счет и сказала: «Помоги мне. Я должна добраться до дома, приезжай и забери меня».

Мой звонок, конечно, напугал родителей. Ни мать, ни отец машину не водят. Но они обратились за помощью к кому-то из друзей, который повез их на своей машине. Я доехала поездом до Нагойи — больше денег на билет не наскребла, поселилась в отеле и стала ждать родителей. Через некоторое время я остыла, но все равно решила никогда в тот дом не возвращаться. Родители наняли нашего семейного адвоката. Он и развод оформил, и уладил проблему с пересылкой в Асию моих вещей, оставленных там, на севере Хонсю. Впрочем, я уже вам об этом рассказывала. Вот так. Больше ни разу не видела ни мужа, ни свекровь.

Она передернула плечами и сузила глаза, словно воспоминания о браке принесли ей боль.

Мне хотелось сказать ей: «Рада за вас, что вы уехали оттуда, и вы самый замечательный человек, которого я когда-либо видела». Но я засмущалась и промолчала.

— Так я и не закончила диссертацию. Вместо этого пошла в ветеринарный институт, чтобы получить профессию и чтобы никто не считал меня просто дочкой богатого человека. Сейчас тоже говорят иногда, что я из богатой семьи, но у меня есть профессия, и я этим горжусь. Я не стала доучиваться в университете, с которым рассталась, поскольку мой бывший муж преподавал там орнитологию. Вообще-то, поступив в тот университет, я начала изучать ботанику, но в первый же месяц познакомилась с Macao и по его примеру переключилась на орнитологию. Потом мы поженились. Звучит, может, глупо, но, когда я училась в университете, я решила никогда не влюбляться и тем более не выходить замуж. Все известные мне женщины, добившиеся успеха в жизни — политики, ученые, врачи — все не замужем. И я хотела быть известным ученым. Но вот угораздило влюбиться в Macao. Кстати, на почве птиц. Они сблизили нас.

Я тактично не перебивала ее. Пусть выговорится, тем более что ее история чрезвычайно интересна и поучительна для меня.

— Однажды в университете я увидела объявление: профессор Хаманака приглашал добровольцев помочь ему отловить несколько певчих птиц, обитающих в соседних горах. Я с ним была незнакома, но решила пойти. Как-никак небольшое приключение. Помню, как стояла на поляне, окруженной горами. Нас было человек семь или восемь, и в руках я держала маленькую изящную птичку, которую вытащила из легкой сети. Профессор, улыбнувшись, спросил меня, умею ли я определять возраст птиц. Я, разумеется, ответила отрицательно. Тогда он наклонился и слегка дунул на головку птички. Перья на темени разошлись, и я увидела голый череп, будто из мягкого пластика. «Вы держите годовалую птичку», — сказал профессор и объяснил: для того чтобы кости птиц окончательно окрепли, стали твердыми, требуется достаточно долгое время. Кроме того, на черепе с годами появляется все больше белых пятнышек. Вот по таким признакам и определяют птичий возраст. Как только Macao все растолковал мне, я сразу же в него влюбилась. Глупо, конечно.

— Вовсе не глупо, — запротестовала я.

— Я ошиблась. Он так нежно обращался с птичкой, что я решила, будто он человек умный, тонкий, добрый. До известной степени так оно и было. Он никогда не вел себя жестоко, но если его мать донимала меня, он не защищал жену, а говорил: «Почему бы тебе ее не послушаться? Любой конфликт можно уладить». А позже, когда атмосфера в доме стала совсем уж невыносимой, просто взял да уехал в дальнюю научную экспедицию, чтобы не оказываться между двух огней. Фактически оставил меня на растерзание свекрови. Но, — голос Кумико повеселел, — по крайней мере я многое узнала от него о жизни птиц. Ученым-орнитологом я, конечно, не стала, но в птицах разбираюсь неплохо, да и лечу их.