И все эти сивоусые эсеры из мужиков, в прошлом либо унтеры, либо скороспелые прапорщики Временного правительства, солдаты ударных батальонов и каратели мужицкого министра Чернова, диву давались, слушая Антонова, преподававшего им стратегию и тактику партизанской войны.
В селе Пахотный Угол учитель-эсер Никита Кагардэ собрал мужиков в сельскохозяйственную коммуну. Коммунары пахали, сеяли, а ночами, собравшись в ригах, будущие командиры антоновских полков проходили курс теории партизанской войны и школу разведки.
4
Так прошли зима и весна. Антоновская дружина грабила кооперативы, кое-где подстреливала коммунистов, разнесла Золотовский волостной Совет, убила трех его работников. Чекисты и отдельные красные отряды выступали против Антонова, но тот неизменно ускользал. Он знал все лощины, буераки, тропы в лесах и переправы через речки.
Кулаки из Паревки, Иноковки, Рамзы, Вяжли, Карай-Салтыков, Калугино, Курдюков, Трескино, Золотовки, Инжавино, Красивки, Чернавки, Перевоза кормили его дружину, снабжали продовольствием, лошадьми, сведениями о красных. Он то отсиживался в зарослях реки Вяжли, то в бесконечных озерах, поросших камышом, то уходил на реку Ворону и устраивался там в надежных убежищах. И не поймать его!
И вот, почувствовав свою силу, зная, что леса и заросли вдоль берегов рек кишмя кишат дезертирами, Антонов решил приумножить свои силы. Агенты его разносят клич по Тамбовщине:
— Антонов собирает дезертиров на Трескинские луга! Валите, братцы, к Степанычу!
1
На юге Тамбовщины в глухих местах среди болот и речушек прячется от мира село Трескино. Богатые трескинские мужики еще до Февральской революции путались с эсерами, и не раз в прошлые времена прятался Антонов со своими боевиками в густых лесных зарослях, знал все тропинки, каждую извилину Лопатинки-реки, каждый островок на озерах, каждого мужика на селе. Трескинские мужики тоже знали и уважали Антонова за то, что он им «слободу» воюет, и не раз выручали из беды.
Июль девятнадцатого года плыл над миром. Дни стояли жаркие. Наливалась рожь, из садов несло запахом скороспелок. Оводы бесились над Лопатинкой.
Духота, зной.
С утра на берега реки стекался народ. Пугливо озираясь, люди в полушубках, шинелях, давно не мытые, выползали из кустов, осматривались и, увидя себе подобных, присоединялись к ним.
К полудню было на лугу тысячи две вооруженных чем попало, голодных и озлобленных дезертиров.
2
Когда солнце начало скатываться к черте горизонта, группа конников вброд переехала Лопатинку. Мокрые лошади вынесли на сочную траву всадников — антоновскую дружину. Все они были одеты одинаково: красные галифе, красные фуражки, зеленые банты на груди, кожаные тужурки, оружие позвякивает, поблескивает.
Всадники спешились. Лишь Антонов, его денщик, конопатый Абрашка, Токмаков и Ишин остались в седлах. Приказав дружинникам разбить на лугу палатки, притащить из села столы и табуретки для писарей, Антонов подъехал к дезертирам. Они столпились вокруг дружинников, щупали их куртки, гладили крупы добрых коней, восхищались оружием и обмундировкой, щелкали языками, смачно ругались.
Антонов внимательно приглядывался к скопищу бродяг: в норах, как кроты, прятались они от красных и по виду были готовы на все.
— Сырой материалец, — шепнул Ишин на ухо Антонову. — Можно ли с ними танцы танцевать, как соображаешь?
Антонов рассмеялся.
— Потанцуем! Ты с ними поговоришь, что ли? — обратился он к Токмакову.
— Иван побалакает. Он мастер болтать со всякой сволочью, — пренебрежительно бросил Токмаков.
— Ну-ну! — дрогнув скулами, огрызнулся Ишин. — Отрежу я тебе когда-нибудь язык, Петр Михалыч!
Пока Ишин и Токмаков, не слишком любившие друг друга, вполголоса переругивались, Антонов, чтобы не слышать до смерти надоевших ссор, отъехал в сторону, где расположилось человек тридцать, одетых в потрепанные офицерские шинели со следами погон на плечах.
Дезертиры окружили коменданта штаба дружины Трубку. Его крупная бочкообразная фигура, молодцевато возвышавшаяся на пегом длинновязом коне, внушала им мысль, что он и есть один из «самых главных».
— А не омманет ли нас ваш Антонов? — крикнул какой-то очень оборванный дезертир, обращаясь к Трубке.
— Как обманет? — возразил Трубка с ухмылкой во весь огромный рот. — Красные галифе кто вам обещал? Кожаные кужурки кем были обещаны? Даст, все даст Александр Степанович!
— А провались оно все пропадом! — крикнули из толпы. — Будем за Антонова воевать!
— Начинай! — закричал худой, небритый детина в рваной австрийской шинели. — Енералы сук-киного сына!
— Давай орателя!
Дезертиры кричали, ломались—знали, зачем собрал их Антонов, слышали, что нуждается в солдатах, и набивали себе цену.
Ишин, сдерживая танцующего мерина, начал говорить.
— Здорово, друзья! Зачем явились, что от нас вам надобно? — спросил он.
— Воевать желаем! — послышалось из толпы.
— Та-ак, — протянул Ишин и подмигнул дезертирам. — С кем же?
— А нам все равно. К войне мы привыкшие, делать нечего… Вы нас звали, мы пришли! И ничего чудного в том нет, — отвечал парень в матросском бушлате, по всем признакам коновод толпы.
— А вы бы к красным подались! — съязвил Ишин.
