— Ты о деле говори, о деле! — раздались крики.
— Что-то вы такие хмурые да злые? С чего бы это? — Ишин захохотал. — Власть у вас своя, поит вас, кормит… Аль комиссары больно сурьезный народ?
— Востер у тебя язык, у черта! — крикнул кто-то восторженно.
— А вы стрелять-то не разучились, молодцы?
— А чего ты зубы скалишь? — взорвался парень в бушлате. — Мы твои зубы рассматривать не желаем! Ты не тяни, а враз скажи: берете или нет? Атаманов много — найдем и других! Нам с кем ни гулять!
Поодаль от толпы, под кустом, сидели толстогубый малый и бородатый мужик. Малый, прислушиваясь к речи Ишина, искал в рубахе вшей.
— Ишь ты, — рассуждал он, копаясь в рваном тряпье. — Обовшивели мы, и щец с бараниной пожрать не вредно бы. А только омманут они нас, ей-богу, омманут. Ты как думаешь, Петруха? А морда у него красная, видать, жрет здорово! Петруха, ты как? Слышишь, красные галифе обещают и кужурку из кожи. А, провались ты пропадом, будем за него воевать! Ура, даешь! — закричал парень, размахивая рубахой.
И все заголосили, заорали. Ишин тоже гоготал и кричал что-то.
— Только вы, братцы, имейте в виду, — сказал Ишин, когда толпа утихомирилась, — мы не разбойники, мы за Учредительное собрание воюем!
— А нам наплевать!
— Даешь! — закричали хором дезертиры.
— Но один уговор, — сказал парень в бушлате, — чтоб всей моей братве кожаные кужурки и красные галифе, понял? Как обещано!
— Пусть он, Колька, побожится, что не омманет! — крикнул толстогубый малый.
— Божись, атаман, не отвиливай!
Ишин истово перекрестился.
— Ей-богу, не обману, братцы! — проникновенно сказал он с хитрым блеском маслянистых глаз.
— Омманет, сука! — восторженно крикнул толстогубый.
— Ну, договорились, что ли? — спросил Ишин. — Так пойдемте списки писать. — Он спешился и повел дезертиров к палаткам, где за столами уже ждали писаря из дружинников.
3
У берега шел разговор с людьми, державшимися особняком от вшивой дезертирской команды.
— Я буду с вами начистоту! — Сидя в седле, Токмаков говорил резко и отрывисто. — По поручению центрального и Тамбовского губернского комитетов партии социалистов-революционеров, мы готовим восстание против Советов. Мы за Учредительное собрание. За Советы без коммунистов. За землю и волю. Судите сами: по пути вам с нами или нет?
— А у нас, любезный, — отозвался молодой человек с длинным унылым лицом, — выхода нет. Либо против коммунистов и с вами, либо подыхать в лесах.
— Уж эти мне эсеры! — с гримасой отвращения заметил толстый, обросший рыжей щетиной офицер. — Может быть, к Деникину пробиться? Там дело вернее.
— К чертовой матери белых генералов! — вспылил седой человек с глубоким шрамом через всю правую щеку, в аккуратной шинели. — Ко всем чертям!
— Дельно сказано, гражданин! — весело проговорил Токмаков. — Власть после победы поделим справедливо. Что скажут другие? Вы, надо думать, все офицеры?
Толстый рыжий офицер мотнул головой.
— Конечно, — вступил Антонов, — среди вас есть не разделяющие наших убеждений. Но в момент борьбы с общим врагом стоит ли спорить о догмах? Разберемся потом.
Офицеры молчали. Токмаков и Антонов ждали, кони ходили под ними ходуном, на луг ложились длинные тени.
— Позвольте узнать, — нарушил молчание седой офицер, — чем вы думаете воевать? У большевиков оружие, люди, припасы. А у вас?
— Десять тысяч карабинов, маузеры, патроны и пулеметы спрятаны у нас в озерах и лесах, — надменно бросил Антонов. — Мы знаем: голой рукой за огонь не хватайся. Люди у нас будут. Мужика обдирают как липку, ему разор от коммуны. Он теперь что порох. Мы поднесем спичку к пороховой бочке, и она взорвется, дай срок. Мы же мужику дорогу борьбы укажем. Пойдет мужик за нами — значит, и припасы будут.
— Пойдет ли? — снова задумчиво молвил седеющий человек. — Вот вопрос.
— Ему больше идти некуда. Мы — его партия, — заметил Токмаков. — Тамбовщина — наша вотчина.
— А, была не была!.. По рукам, — вырвалось с надрывом у седого. — Хоть с чертом, да против красных.
— Видать, очень вы злы на них? — спросил Токмаков, и глаза его сверкнули в глубоких темных впадинах.
— Зол, — мрачно отозвался седой.
— Вот это волк! — шепнул Токмаков Антонову. — Как вас величают? — спросил он седого.
— Моя фамилия Санфиров, зовут Яковом Васильевичем. Унтер-офицер, георгиевский кавалер, крестьянин села Калугино, здешний, стало быть, кирсановский, как и вы.
Антонов пристально вгляделся в Санфирова, хотел что-то сказать, но промолчал.
— Так-так! — неопределенно выговорил Токмаков. — Ну, какое же будет ваше последнее слово?
— Яков Васильевич наш командир, — с едва приметной усмешкой ответил рыжий толстяк. — Куда он, туда и мы. Верно, друзья?
Офицеры — одни с неохотой, другие охотно — согласились с толстяком.
— Ну и хорошо! — удовлетворенно заметил Антонов. — Прошу вас, пойдите с Токмаковым к палаткам, помогите составить списки этой братии. Думать надо, что с ними делать. Ты, Петр, наладь там с Ишиным и возвращайся. А вы, — он обернулся к седому, — нужны мне.
Токмаков тронул лошадь. Офицеры поплелись за ним.
4
Антонов спешился. Абрашка стреножил его коня и отвел подальше. Антонов разулся, вымыл ноги в речке. Потом сказал седому: