Одиночество шамана - [24]

Они визжали, дрались из-за лучшего куса, выхватывали добычу из пасти друг друга. Земля под ними вдруг задрожала, вспучилась и в трещины хлынула горящая лава. Вздулся громадный сизо-красный пузырь, одуряющее запахло серой, и когда этот гигантский волдырь лопнул, из него выбросило чудовищного мутанта: одноногий и однорукий, он ощерил в рёве пасть с громадными клыками и кинулся на стайку уродливых тварей. Те не испугались чудовища и острыми коготками вцепились ему в пах, пытаясь отгрызть громадный детородный орган. Великан, однако, отмахнулся им от нападавших, как корова хвостом от мух, и когтистой лапой сгреб нескольких демонов и бросил их в бурлящую реку. Другие твари злобно зашипели и растворились в воздухе без следа.

Великан отвратительно чавкая, сожрал остатки их поживы и накинулся на нетронутую кучку плоти. Андрей с ужасом увидел, как брюхо чудища раздувается, будто воздушный шар: он набивал его мясом и костями, даже не прожевывая – и живот лопнул: на его месте образовалась зияющая чернотой дыра. Чудовище принялось бросать в неё куски мяса, одновременно пожирая печень и сердце. Оно сладострастно урчало, громко чавкало и, наконец, насытившись, уползло в горячее жерло лавы и, довольно рыгнув, опустилось в него.

Чудище с медвежьей головой, всё это время внимательно наблюдавшее за происходящим, отползло от края уступа и с вожделением принялось вылизывать с камней костные крошки и запекшуюся кровь. Андрей содрогнулся, решив, что великан оставил его голову себе на закуску. Но тот, оглянувшись, взревел:

– Своё дело мы сделали! Посмотри: твоя голова приросла к новым костям. Тебе предстоит обрести плоть, и ты станешь другим.

Андрей опустил глаза и обнаружил: его череп в самом деле венчал собой скелет. Деревянный кол, на который его насадило чудовище, куда-то пропал.

– Кости важнее мяса, – ухмыльнулось чудовище. – Будут кости – мясо нарастет. У тебя сейчас новые, крепкие кости – это начало тебя. Не горюй о своем теле. Твоя прежняя плоть – это твои грехи, привычки, без которых можно обойтись. Твоё тело хранило в себе вредную жизнь. Ты станешь другим.

Чудовище подняло топор и, не оборачиваясь, прыгнуло вниз – в бурный поток. Андрей услышал всплеск, и снова – тишина.

Он не мог пошевелить ни рукой – ни ногой, если, конечно, таковыми можно было считать кости. Ему казалось, что всё тело болело и ныло какой-то сладкой болью. Но, взглянув на себя, он по-прежнему видел лишь скелет. Видимо, это была так называемая фантомная боль.

Небо над ним посветлело, облака разошлись и вдруг ярко брызнуло солнце. Казалось, оно затопило всё пространство вокруг. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел склонившееся над ним лицо Надежды.

– Звоню-звоню в дверь, а ты не отвечаешь, – сказала она. – Толкнула её – она и открылась. Ты что, зайчонок, запоров не признаешь?

Он очумело потряс головой.

– И телефон не отвечал, – продолжала Надежда. – А я тут неподалеку была в гостях у подруги. Дай-ка, думаю, Андрюшечку-душечку проведаю.

Андрей снова потряс головой и, приподнявшись, оглядел себя. Ничего в нём вроде бы не изменилось, но всё тело гудело, за грудиной саднило и казалось, что из него что-то вынули, а потом вставили – это новое ввинчивалось в него со сладковатой болью и каким-то сладострастным наслаждением.

– Что с тобой? – Надежда отодвинулась, не отпуская руки с его груди. – Сердце-то как бьётся! Испугала, что ли?

– Ага, – ответил он лишь бы что-то ответить.

– Я бы и не зашла к тебе, да гляжу: свет горит, – неловко засмеялась Надежда. – Ну, думаю, значит, точно один. Не помешаю.

– Как зашла-то? – всполошился наконец Андрей. – Я что, дверь не закрыл?

– Ну, сквозь стены я ходить еще не научилась, – Надежда усмехнулась. – Выходит, не закрыл. Да и спать завалился. Ой, да ты уже почти готовенький, – она просунула руку под покрывало и погладила его. – Только плавки осталось снять…

– Надь, – он отстранился, – знаешь, я не в форме. Как-то не по себе мне. И сон сейчас дурацкий снился.

– Вижу, – она сняла ладонь с его груди и провела по лбу. – Горячий. Вспотел весь. Выбросил бы ты этот кондиционер, – она покосилась на окно, – один вред от него, я сама про это в газете читала: «болезнь легионеров» от него приключается…

– Не в кондиционере дело, – отмахнулся Андрей. – Со мной что-то странное происходит. Такое ощущение, что я меняюсь: был человек как человек, а теперь будто бы что-то внутри растёт – не пойму, что именно: может, это то, что душой именуют?

– Возраст у тебя такой, – вздохнула Надежда. – Становишься взрослым. Мой-то тоже в двадцать пять лет заегозил: всё ему не так и не то, жизнь проходит мимо, и ничего-то он, бедняжка, не совершил, живёт с дурой-женой, которая не понимает его мятежную душу. У вас, мужиков, это, наверное, общая черта: во всех неудачах винить женщин – как будто мы камнями приросли к вашим ногам и не даём взлететь. Орлы!

– Разве я когда-нибудь говорил, что я – орёл? – обиделся Андрей. – Есть много других птиц, с кем можно сравниться. А что касается камней на ногах, то, знаешь, если сиднем сидеть в кресле перед телевизором или на диване лежать, то не только ноги – сам весь окаменеешь. Вон, Иван Муромец на печи просил тридцать лет и три года. А как сошёл с печи – так земля под ним и загудела: чугунный, наверное, стал, любая стрела об его грудь ломалась и копья отскакивали. Задумывалась об этом, Надь?