Одиночество простых чисел - [5]

— Откуда я знаю! — отвечал сын.

— Он же твой друг, в конце концов. И ты наверняка знаешь, какие игры он любит.

Маттиа подумал, что Риккардо вовсе не его друг, но объяснить это маме невозможно, поэтому в ответ он только пожал плечами.

Наконец Аделе остановила свой выбор на конструкторе «Лего» «Космический корабль» — это была самая большая и дорогая коробка в отделе.

— Мама, это слишком, — возразил сын.

— Да ладно. И потом вы же вдвоем пойдете. Не хотите же вы жалко выглядеть!

Маттиа хорошо понимал, что с «Лего» или без него — они все равно будут выглядеть жалко. С Микелой не приходится ожидать ничего другого. Сестра ни на минуту не оставит его в покое, прольет на себя весь лимонад, а потом начнет ныть, как ноет всегда, когда устает. Риккардо пригласил их только потому, что его заставили это сделать.

Впервые Маттиа подумал, что лучше бы остаться дома.

Более того, он подумал: «Лучше бы Микела осталась дома».

— Мама, — неуверенно заговорил он.

Аделе искала в сумке кошелек.

— Да?

Маттиа вдохнул поглубже.

— А Микеле обязательно идти на этот праздник?

Аделе замерла от неожиданности и уставилась на сына.

Кассирша равнодушно наблюдала за ними, держа руку на клавише в ожидании денег.

Микела тем временем перевернула вверх дном всю стойку с пакетиками карамели.

— Конечно, она обязательно должна пойти, — ответила мать, и вопрос был решен.

К Риккардо они могли отправиться одни, потому что его дом находился всего в десяти минутах ходьбы. Ровно в три часа Аделе выставила близнецов за дверь.

— Идите, а то опоздаете. И не забудьте поблагодарить его родителей, — напомнила она.

Потом она обратилась к Маттиа:

— Присмотри за сестрой. Ты ведь знаешь, что всякую гадость она есть не может.

Маттиа кивнул. Аделе поцеловала обоих в щеку. Микелу подольше. Поправила обруч у нее на голове и сказала:

— Развлекайтесь.

Пока они шли к Риккардо, мысли Маттиа текли под ритмичное шуршание «Лего» — детальки перекатывались в коробке, словно прибой, ударяясь то об одну стенку, то о другую. Микела брела далеко позади, спотыкаясь и еле волоча ноги по мокрым, опавшим листьям на асфальте. Погода была безветренная и холодная.

«Рассыплет на пол все чипсы из тарелки, — подумал Маттиа. — Возьмет мяч и не отдаст никому…»

— Ты можешь поторопиться?! — обернулся он к сестре, которая вдруг присела на корточки посреди тротуара и принялась терзать какого-то червяка.

Микела посмотрела на брата так, словно давно не видела, потом поднялась и побежала к нему, сжимая червяка двумя пальцами. На лице ее играла улыбка.

— Какая гадость! Брось! — приказал Маттиа, отшатнувшись.

Микела перевела взгляд на червяка — казалось, она удивилась, откуда он взялся у нее в руке. Разжав пальцы, она выпустила его и вперевалку поспешила за братом, который ушел далеко вперед.

«Возьмет мяч и ни за что не отдаст никому, как в школе», — подумал Маттиа. Он оглянулся на сестру и впервые испытал настоящую ненависть. Точно такие же глаза, как у него, точно такой же нос, такого же цвета волосы — и пустая голова…

Он взял ее за руку, чтобы перейти улицу, потому что машины тут ездили быстро. И в тот момент, когда они переходили дорогу, ему пришла в голову одна мысль.

Он отпустил руку сестры в шерстяной варежке и подумал, что этого делать нельзя.

Но когда шли мимо парка, он опять передумал и убедил себя, что этого никто никогда не обнаружит. Вокруг никого не было — ни одного прохожего, они оказались одни.

Он резко повернул и, взяв Микелу за руку, повел ее в парк. Трава на лугу была влажная, Микела семенила за ним, пачкая свои новенькие — белые, под замшу — сапожки в грязи.

В парке тоже не было ни души. Кому охота прогуливаться здесь в такой холод? Маттиа прошел дальше, к деревьям, где стояли деревянные столы и гриль для барбекю. Когда они учились в первом классе, учительница водила их сюда по утрам на прогулку. Именно тут они останавливались позавтракать, а потом собирали сухие листья, из которых составляли ужасные букеты в подарок бабушкам и дедушкам для украшения стола в Рождество.

— Мики, послушай меня хорошенько, — сказал Маттиа. — Ты слушаешь меня?

С Микелой всегда следовало убедиться, что ее узкий коммуникационный канал открыт. Маттиа подождал, пока сестра кивнет.

— Хорошо. Так вот, мне сейчас нужно уйти, ненадолго, хорошо? Ненадолго, всего на полчасика, — объяснил он.

Не было никакого смысла говорить правду, потому что для Микелы что полчаса, что целый день — никакой разницы. Доктор объясняла, что пространственно-временное восприятие его сестры остановилось на досознательной стадии развития. Маттиа прекрасно знал, что она имела в виду.

— Сидишь тут и ждешь меня, — велел он Микеле.

Та серьезно и молча смотрела на брата — молча, потому что не умела говорить. Поняла она его или нет — неизвестно, но на какой-то момент глаза ее вспыхнули, и Маттиа потом вспоминал, будто в глазах этих застыл страх.

Он отступил от сестры на несколько шагов — ему важно было проследить, не пойдет ли она за ним. «Только раки так пятятся, — отругала его однажды мать, — и всегда на что-нибудь натыкаются!»

Вот уже между ними метров пятнадцать, не меньше, и Микела больше не смотрит на него, целиком поглощенная пуговицей на своем шерстяном пальто, которую старалась оторвать.