Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов - [122]

.

Нет, ты во мне. Ты – есть. И хоть я могу писать здесь, но потому лишь, что так мы ближе, рядом вроде бы. Я пишу, а ты читаешь.

И опять удивление – два года! А давно ли? Грусть моя ничуть не меньше, просто мы привыкли к ней, как привыкаешь к боли, к своему горбу…

Не оставляй меня, не оставляй нас. Это и есть моя молитва. Не оставляй, пока можешь, прошу тебя – и плачу о тебе.

Кладбище, 10 час. утра.

14.8.69. Мучительно не могу доделать рассказ. Уже есть десятки вариантов, исписано около 500 страниц, а ничего не сделано. Рассказ не высок, герой принижен. И все потому, что сразу хотел написать рассказ «с оглядкой», чтобы герой был положителен – и тут же удар по уху! Вот-вот тебе, Ласкин, хочешь легкий хлеб – получи тяжелый.

А по радио говорят о столкновении с Китаем. Заграничная пресса ждет войны – «худшее, – пишут, – еще не произошло».

Сколько всего в мире – и писать облегченно нельзя. «Писатель, – пишет Горький Иванову (читаю письма Иванова), – есть звено, которое связывает разноязыких и разнородных людей в единое человечество».

25.8.69. Сюжет: девочка приезжает на дачу с бабушкой (няней) к богатым (по нынешним временам) дачевладельцам. Девочка очень своевольна. Хочет сохранить свое «я». Горда. Говорит: «Не твое собачье дело», «Шкура». Хозяйская девочка жалуется. И каждый раз бабка бьет свою своенравную внучку.

Девочка плачет. И тогда та (дачевладелица) слышит, как бабка утешает внучку:

– Не плачь. Может быть, они действительно такие звери.

28.8.69. Прочел Чехова «Архиерей». Какой рассказ! И какая глубина. Жуть, что творится на Руси. Рабство душ. Архиерей – лицо «великое» – одинок уже потому, что он – начальство. Даже мать его называет «на Вы». И лишь перед лицом смерти она видит в нем сына… Удивительно, что архиерей стремится к людям, но они тупеют перед ним, становятся деревянными. Он одним своим саном отдаляется от них.

30.8.69. Прочел рассказ «У знакомых». Это могучий чеховский рассказ, какая-то страшная грань материального и духовного, где кончается чувствование человека, начинается человек – машина, робот.

Я уже пуст, холоден, я могу только умствовать, а не чувствовать, а чуть дальше – уже страшное, такое, как хозяин поместья, там уже умирание, склероз и истинная бездуховность.

Я прочел и испугался себя. Это же я, умиротворяющий там, где можно поговорить, способный чувствовать чуть-чуть, даже уже боящийся чувства. А дальше? Что ждет меня на следующем этапе? Это предсмертие, затем – мозговая жизнь, и конец.

Удивил Берковский[973]. Он совсем не понял рассказа «У знакомых». А Гор считает, что Берковский – это вершина литературоведения.

5.9.69. Прочел несколько страниц А. Бека[974] – и понял. Они, старики, ничего не вычеркнули, ни от чего не отказались. Они были и остались идеалистами, которые видят, что хотят – и хоть казни их, хоть что, но они все то же видят. Чего нет.

16.11.69. Жуткая тоска. Вернулся из Москвы, а Динку – нашу собаку – Оля усыпила. Говорит – состояние было тяжелое, параличи. И все же не могу успокоиться. Я бы никогда не пошел на это, слишком дорога мне была она. Жуть. Пустота в доме, покойник.

Нет, нельзя быть такими разными, Оля не может понять, что Динка была мною очеловечена, была моим литературным героем, она могла умереть, но это должна быть смерть, а не убийство.

Все упрекают меня, что я говорю об этом, а я не могу успокоиться.

Проснулся ночью, а ее нет. Не пришла. Не поглядела на меня своим добрым глазом, я не погладил ее шкурку…

Тяжело. Хоть вой.

Зачем убийство, зачем?

А вообще устал от бед. Сколько было всего за эти годы.

5.3.70. Сюжет: Врачиха молодая, честная. Никогда ничего не брала.

К ней женщина подходит.

– Умирает?

– Да.

– Наденьте черные чулки.

Не надевает. А когда надевает, то оказывается поздно[975].

3.4.70. Написать бы рассказ, где у всех людей, живущих в одной квартире, разные мысли – при одном действии.

К примеру, приехали за больной, соседка открывает дверь:

– Возьмите ее в больницу, уже второй раз вызываем. – И тут же бежит, у нее сгорает лук на сковородке.

Сосед, к которому пришли позвонить, задерживает врача, рассказывает о своей болезни.

– У меня гипертония. Может быть, мне укол. Я расстроился.

Это он повторяет несколько раз.

Пионер и собака на часах. Надо сбегать за кислородом.

– Можно, я? Я, дяденька, моментально подниму.

…Сюжет о сумасшедшей, которая работает экскурсоводом в Петропавловской крепости (видения Кюхельбекера, Достоевского, Засулич).

9.5.70. Читаю Р. Скрынникова «Начало опричнины»[976]. Очень интересно. История дает столько сюжетов, отраженных в современность.

Вот стр. 377. «Недовольные опричниной земские дворяне „уклонялись“ в сторону Старицкого, но заговора не было. Пострадали из‐за неосторожных разговоров: „по грехам словесы своими“».

Сюжет: Сильные мира сего говорят о недостатках в государстве Ивана… Почти то же говорят люди, далекие от власти. Ждут нападения Литвы. И вот не пошел король на Москву. Иван мчится назад. А Старицкий сообщает о разговорах (все ждут, что выдадут).

Донос попадает к первым, вырастает в заговор, попадает к царю уже как заговор. Это снежный ком страха.

12.6.70.