Одиночество героя - [47]

Но некоторые из чумаков, кто помельче, разумеется, уцелели, забились в норы, откуда их трудно было выковырнуть. В упоении победой над коварным конкурентом, Шалва не придал этому значения, хотя кое-кто из дальновидных соратников, в том числе и Гоша Жабин, высказывали сомнения. Жабин, помнится, привел такую аналогию, что тараканов, дескать, не уничтожают в отдельной квартире или на одном этаже, их можно ликвидировать только скопом, всех разом, от чердака до подвала. Иначе опять расплодятся. Вот и вышло, что сомневающиеся были правы, и Шалва торжествовал.

— И кто же у них теперь верховодит? — поинтересовался он.

Верховодили двое — Симон и Покровский. Оба молодые мужчины, лет по тридцать, оба приезжие — безусловно, за ними кто-то стоял покрепче. У этих корней в деловом мире не было, у них вообще нигде не было корней. Симон Барбье — французский подданный, занимался всякой ерундой, обналичкой, дилерскими операциями. Ничего серьезного, в сущности, пустое место, один из несметной рати иноземных побродяжек, слетевшихся на расклевку российской падали. Захарий Покровский — еще похлеще, адвокат из Эстонии, два года назад переселившийся в Москву якобы по политическим мотивам. На него, как на русскоязычного еврея, в Таллинне якобы начались гонения. Персонаж, скорее подходящий для телешоу, чем для солидного бизнеса.

Неизвестно, как и где они сошлись, но вдруг, как по мановению волшебной палочки, странная пара раскрутила бурную коммерческую деятельность. Обзавелась целой сетью магазинов, арендовала на Таганке трехэтажный особняк и обустроила на двух этажах салон мод «Версаче и К0», а в подвале супер-рулетку с возможностью неограниченных ставок. Плюс к этому в районе Щелкова приватизировала химкомбинат, где установила особый режим секретности. Замысливший попасть на территорию химкомбината без специального допуска рисковал схлопотать пулю в лоб без всякого предупреждения. Комбинат огорожен трехметровым бетонным забором с колючей проволокой, на вышках — пулеметные гнезда, по ночам на двор спускали свору свирепых доберманов. Мало того. Неподалеку от комбината над рекой располагалась небольшая деревенька Шилово: за одну ночь ее не стало. Вечером, допустим, дымила редкими трубами, мычала, кукарекала, а утром — обгорелые головешки и ни одной живой души. Хорошая, профессиональная работа, которая, конечно не по плечу таким деятелям, как Симон с Покровским.

Гоша Жабин предполагал, что именно на бывшем химкомбинате изготавливают крупные партии «шпанки», но доказательств у него не было. Хотя, сказал он, скоро будут.

Короче, Симон и Покровский, подставные чучела, создали основательное прикрытие для недобитого клана чумаков, и этот узелок следовало как можно скорее разрубить топором. Иного решения Шалва не видел.

— Чего-то мямлишь, Георгий, чего-то недоговариваешь… Прокололся, что ли?

— пробурчал Шалва. — Скажи, хозяин у них кто? Назови хозяина?

Жабин потупился.

— Племянник вроде бы Гаврилы… Веришь ли, Тромбон, тут чертовщина начинается. Не можем даже составить словесного портрета. Не знаем, где его лежбище. То ли в Новосибирске, то ли в Ереване. Трех агентов подсылал в «Версаче», все уже на луне. Цены не было ребятам, бывшие гереушники. Раскололи, как орешки… Но кое-какие сведения есть, кое-какие есть…

Шалва давно не слышал свою старинную кликуху Тромбон, словно ласковым ветерком подуло из зоны.

— Какие сведения, точнее!

— Один из агентов успел позвонить, имя назвал. Лева Тополь. Однако проверили — никакого Тополя среди чумаков отродясь не было… Опять тупик. Неуловимая фигура. Призрак.

— Это все?

Жабин обиженно блеснул глазами:

— Чего ты хочешь, Гарий? Чудес не бывает. Разработку начали. Найдем. Никуда не денется.

— Почему тех, кто известен, не зацепить? Симона или латыша?

— Боюсь, насторожим главаря. Да и не так просто. Берегутся, суки.

Шалва вынужденно согласился с помощником: спешить нельзя. Никогда не надо спешить. Один раз поспешили — и что вышло?

На чумаках неприятности не кончились. Побагровев от волнения, Гоша Жабин доложил, что при не до конца выясненных обстоятельствах в перестрелке замочили Гиви-махонького.

— Ох! — Шалва, услышав трагическую весть, схватился за сердце. — Гиви, мальчик мой! Кто посмел?! Почему? Говори, подлюка?!

Каков же был его гнев, когда он узнал, что некий фраерок, виновный в смерти Гиви, которого команда Щуки по обычной схеме выводила под ноль, оторвался от наружки и смылся.

— Как это смылся? — у Шалвы выпучились глаза, ему не хватало воздуха. Он попытался засветить Жабину по мордасам, но тот знал характерную привычку шефа и увернулся.

— Кто вел фраера?

— Михась Бородай из «Алеко». Кому еще?

— Подать его сюда.

И этот поворот Жабин предусмотрел: Михась Германович сидел в приемной. На нем Гарий Хасимович отыгрался: подкрался к дверям и, когда тот появился на пороге, удачно въехал ногой в промежность. Опытный адвокат жалобно завизжал и повалился на пол, изображая подрубленного. Жабин видел, что это инсценировка, и про себя одобрил дипломатическое поведение старого прощелыги. Шалва добавил пару раз ботинком, целя поверженному адвокату в глаз. Тот катался по полу, как колобок, забавно скулил: