Один выстрел во время войны - [37]

На него смотрел… мужчина в замасленной до блеска спецовке и в фуражке с молоточками на околыше. Чем больше он смотрел на Федора Васильевича, тем шире становились его неморгающие глаза.

Алевтина сидела за столом со стаканом в руке. Ужинали…

— А-а, Федя!.. Это муж, ты знаешь, какой он хороший человек! — сорвалась с места Алевтина и вмиг оказалась между мужчинами. — А это Федор, учитель… Он теперь у нас работает, с начальством в школе не поладил…

Федор Васильевич все еще придерживал мешок, не зная, что дальше делать. Потом уж протянул руку мужу Алевтины. Тот посмотрел на нее, ухмыльнулся, но не пожал. Что ж, ладно… Федор Васильевич подтащил мешок к стене.

— Лопату завтра возьмешь, она у вагона-общежития.

— Ладно, — еле слышно ответила Алевтина.

На верхней ступеньке, когда Федор Васильевич уже почти поднялся на улицу, Алевтина догнала его и торопливо зашептала:

— Ты не обижайся… Он сам пришел… Я не звала его… Между нами ничего…

Он отмахнулся от Алевтины и быстро зашагал по улице. Ему было обидно. Поужинал он в столовой, а заявившись в общежитие, сразу лег спать. Уже задремал, когда кто-то положил руку на плечо.

— Слушай, Федор, давай вчерашнюю уговорим.

— Хозяйничайте без меня, — не повернулся он к просителю. — Я не хочу…

— Ну, гляди. Без упреков чтобы.

— Выпейте, чего там…

Вскоре он услышал, как забулькала жидкость в алюминиевой кружке.

Трудно сказать, сколько он спал. В темноте, в сонной тишине вагона вдруг раздался резкий стук в дверь.

— Откройте-е… — хрипел за дверью мужской голос.

— Какого черта!.. — крикнул кто-то из вагона и зашлепал босыми ногами.

Дверь открылась, в ее проеме замаячили две фигуры.

— Федьку вытащи… Новенького!..

— Чего-о?.. Я не носильщик… А-а, это ты, Никита… Ну и хорош, нализался.

— Не твое дело! Вытащи, тебе говорят…

Муж Алевтины — Федор Васильевич узнал его сразу, хотя голос здорово изменился, — наверно, хлебнул порядочно. Федор Васильевич начал одеваться. Он выйдет из вагона, там и объяснится…

— Вот что, Никита, проваливай потихоньку. Белым днем приходи да не забудь прихватить, а то лакаешь один.

Федор Васильевич подошел к двери.

— Ты куда?! — угрожающе повернулся к нему раздетый босоногий мужчина. — А ну, топай на свою постель! Боксеры нашлись… Завтра намилуетесь…

Действительно, какое объяснение получится с пьяным? Федор Васильевич опять залез под одеяло.

Было обидно, словно его обманули. Дурак ты, дурак, баба водила тебя за нос, а ты распустил нюни, поверил… «Продаетца пиво…» Чего тебе надо, коль оно продается любому, пожелавшему утолить жажду или просто поразвлечься? А ты принял за чистую монету. Инвалид, глянь на свою морду, чего ты хочешь, красавчик?..

Утром, когда он умывался, подошел Тимофей, парень чуть старше его, с крупным угреватым лицом.

— Слушай, холостых тебе не хватает, что ли?

— Да ну их к черту! — в сердцах выпалил Федор Васильевич. — И замужних, и холостых, кто их разберет.

— Ну, соображай…

«Осуждает», — поглядел Федор Васильевич вслед парню.

До работы он заглянул в пакгауз. Никита уже был на своем месте.

— Слушаю! — может быть, слишком бодро и независимо произнес Федор Васильевич. — Ночью вы мне что-то хотели сказать?

У Никиты — сиплый голос, тяжелый взгляд.

— Прибью… Встречу ежель ишо раз в своем подвале — прибью!

— Это вы Алевтине скажите, — бодрился Федор Васильевич.

— И тебе и ей скажу… На лекарство будете работать, ежель ишо раз…

Вот и все объяснение.

У штабного вагончика стояли рабочие и оживленно беседовали. При виде Федора Васильевича разговор прекратился, и он понял молчание.

— Привет! — кто-то издевательски-весело выкрикнул, когда он поднимался по лестнице.

Бригадир Бородулин был на месте.

— Ты чего? — спросил он, въедливо уставившись на Федора Васильевича. — После ночи не войдешь в свои берега?..

— Перестань!.. И ты туда же… Нынче не пойду на камыш, пошли кого-нибудь.

— Это правильно… Другого пошлю. Считай, договорились. Пойдешь с нами, железо будем ворочать.

Бородулин тут же отвернулся, словно забыл о Федоре Васильевиче. Он просматривал какие-то бумажки, одни свертывал и совал в карман своей черной изрядно поношенной куртки, другие клал на стол перед женщиной в плотном сером платке, и она тут же брала их, быстро просматривала и расписывалась на уголочке. Документация…

Мужчины работали недалеко от станции, за выходным семафором. Федор Васильевич удивлялся: сколько сбоку дороги железного хлама! В металлических нагромождениях виднелись вагонные колеса, насаженные на искривленные бомбами толстые оси, сплющенные скелеты сгоревших вагонов, изогнутые в три погибели рельсы, длинные, продырявленные осколками баки, танковые башни, железнодорожные стрелки с пустыми, без стекол окошками… Все побито, искорежено. Как видно, горячо было здесь.

— Вот эту крестовину! — командирски показал рукой Бородулин на сплавленные в единый узел несколько рельсов.

Сначала надо было освободить крестовину от навалившихся на нее вагонных обломков. С ломом в руке Федор Васильевич полез по кривым стойкам, за ним начал карабкаться Тимофей.

Вдвоем они сорвали с верхушки хлама покореженную боковую клетку от вагона, и она задребезжала, подняла пыль по откосу. Пришлось повозиться с колесной парой. Казалось, никакими силами не сдвинуть ее с нужной крестовины. Бородулин бросил Федору Васильевичу конец звенящей в воздухе цепи, он поймал, Тимофей тут же поддел этот конец под блестевшую мазутом шейку оси. Цепь натянулась. Все рабочие оставили свои дела и пришли на помощь.