Один выстрел во время войны - [12]
Рыжий никогда не видел Федора Васильевича таким разговорчивым. Говорил он медленно, со скрытой горечью, так и казалось, на любом слове может остановиться и потом не вспомнить, о чем беседовал.
— Ребята из Выселок не встретились? — неожиданно спросил он. — Дежурить на силосную башню должны идти.
Вот что в голове у него было, а не батальонный санитар.
— Нет, не видел.
— Должны пойти… Они исполнительные… Ну, ты чего сник? Несчастье, брат, не ищут, оно само приходит. Надо держаться.
Аккуратно пузырек за пузырьком передвигал он к стенке, подальше от края стола. Зачем он о каком-то батальонном санитаре? Ну, поговорил бы о школе, если так уж неловко о состоянии Кучеряша да и вообще об этом случае. Надо же, о чужом для Рыжего батальонном санитаре.
— А все же унывать не надо. Вчера был у Валентина Шаламова. Лучше стало. От правосудия, конечно, не уйдем, но судить-то за что? Я виноват. Но вот были… из военкомата, моей вины не отыскали, а уж вашей тем более.
Наконец о главном. А то — батальонный санитар… Рыжему показалось, что Федор Васильевич умышленно оттягивал этот разговор. Он как бы присматривался, что за человек Петр в новой трудной обстановке. И что-то увидел, наверное, подходящее, чтобы говорить напрямую, как с равным.
— Мать как?
— А-а, чего там… Убивается.
— Еще бы.
Опять он двигал пузырьки по желтому выскобленному столу.
Петр уходил от Федора Васильевича уверенным, что с Кучеряшем все обойдется благополучно, что жизнь войдет в прежнее русло.
Зерно с тока теперь возили одни с Митькой. Но Митька стал совсем другим. Ни разу даже не попытался обогнать Рыжего на полевой дороге или опередить у вороха. Выезжали с бригадного двора до восхода солнца, как только по улице прогоняли на луг стадо коров. И Рыжему, и Митьке было все равно, кто окажется впереди и кому глотать пыль, если доведется ехать последним. Каждый раз посредине шла подвода Кучеряша. Было трудно смотреть на молчаливо согнувшихся под ярмом быков, на их послушное шествие за впереди идущей парой, на длинный и пустой ящик. Этот ящик будто бы предназначен был вовсе не для зерна…
Судьи не дождались выздоровления Кучеряша. По селу ходил слух, что это дело затяжное. Так, наверное, и было.
Судили в клубе. Митьку Даргина и Рыжего посадили на скамью между сценой и людьми. Поначалу казалось, что ничего страшного не может произойти. Перед войной вот на этой низенькой сцене часто выступал перед односельчанами кружок школьной самодеятельности. Струнный оркестр играл «Светит месяц» и марш «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…». Рыжий объявлял номера, называл исполнителей и читал Маяковского. В клубе собиралось много народа. Выступления самодеятельности были самыми обычными в селе, к ним привыкли. Иногда не получался очередной концерт, оттягивался из-за экзаменов или из-за болезни руководителя — учителя физики скрипача Сергея Семеновича. Тогда к школе обращались строго: в чем дело?! Так что клуб для Рыжего с Митькой был обжитым местом.
Народу пришло на суд много, полный зал, все больше старухи да школьная мелкота. На первой скамейке сел дед Павел Платоныч. Его выцветшие губы сжались в узел морщин, клинышек бороденки почему-то вздрагивал.
Незнакомый мужчина и две женщины — вот и весь суд. А какая власть в их руках! Хотят — помилуют, хотят — посадят. Из района приехали, специально, чужие для Лугового.
На сцене появились еще какие-то люди. Один все время искал побольше вины ребят, другой — поменьше, а то и вовсе чтобы суд признал их невиновными.
Ребят спрашивали, они отвечали. Сначала Митьку, потом Рыжего. И все об одном и том же. Казалось, конца этому не будет. Досталось и Федору Васильевичу, да еще как. Получалось, не ребята, а он стрельнул в Кучеряша, то есть если бы не он, то и выстрела вовсе не было бы. Не обеспечил надежное хранение оружия. Отсюда, мол, суду позволяется делать соответствующие выводы.
Опять спрашивали ребят, опять они отвечали. Сначала Митьку, потом Рыжего. И уже по одним вопросам было ясно, что дело их — табак. Вывернулся откуда-то милиционер и стал у Рыжего за спиной. Как пристыл. Тогда на отдельных рядах захлюпали, а Дарья не смогла больше томиться в клубе, ее вывели под руки.
Казалось, Петр закаменел. Поскорее бы! Любой конец, но — поскорее…
До Рыжего уже не доходило сполна, почему военрук Федор Васильевич стоял перед судьями навытяжку, по-солдатски. Почему он начисто отвергал вину ребят, будто на самом-то деле стрелял он. Почему рядом с ним оказался дед Павел Платоныч и тоже твердил одни и те же слова: не виновны, и все. Чего надо правосудию, если ребята они хорошие. Вскоре поднялся на сцену председатель сельсовета Рыбин…
Кончились вопросы-допросы, истек перерыв:
— Встать! Суд идет!
А Рыжий не знал, что э т о т а к делается…
Было тихо в клубе. Наверно, никогда в клубе не было так тихо. Даже голос судьи, словно нарочно, был усталым и поэтому еле звучащим.
— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…
Потом ребят целовали какие-то бабки, которых они совсем не знали. Обнимал, тискал их военрук Федор Васильевич. Рядом с ними стучал палкой ставший вдруг злым и непримиримым дед Павел Платоныч.
Герои романа воронежского писателя Виктора Попова — путейцы, люди, решающие самые трудные и важные для народного хозяйства страны проблемы современного железнодорожного транспорта. Столкновение честного отношения к труду, рабочей чести с карьеризмом и рутиной составляет основной стержень повествования.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В третий том вошли произведения, написанные в 1927–1936 гг.: «Живая вода», «Старый полоз», «Верховод», «Гриф и Граф», «Мелкий собственник», «Сливы, вишни, черешни» и др.Художник П. Пинкисевич.http://ruslit.traumlibrary.net.
Поэт Константин Ваншенкин хорошо знаком читателю. Как прозаик Ваншенкин еще мало известен. «Большие пожары» — его первое крупное прозаическое произведение. В этой книге, как всегда, автор пишет о том, что ему близко и дорого, о тех, с кем он шагал в солдатской шинели по поенным дорогам. Герои книги — бывшие парашютисты-десантники, работающие в тайге на тушении лесных пожаров. И хотя люди эти очень разные и у каждого из них своя судьба, свои воспоминания, свои мечты, свой духовный мир, их объединяет чувство ответственности перед будущим, чувство гражданского и товарищеского долга.
Перед вами — первое собрание сочинений Андрея Платонова, в которое включены все известные на сегодняшний день произведения классика русской литературы XX века.В эту книгу вошла проза военных лет, в том числе рассказы «Афродита», «Возвращение», «Взыскание погибших», «Оборона Семидворья», «Одухотворенные люди».К сожалению, в файле отсутствует часть произведений.http://ruslit.traumlibrary.net.
Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л.
… Шофёр рассказывал всякие страшные истории, связанные с гололедицей, и обещал показать место, где утром того дня перевернулась в кювет полуторка. Но оказалось, что тормоза нашей «Победы» работают плохо, и притормозить у места утренней аварии шофёру не удалось.— Ничего, — успокоил он нас, со скоростью в шестьдесят километров выходя на очередной вираж. — Без тормозов в гололедицу даже лучше. Газком оно безопасней работать. От тормозов и все неприятности. Тормознёшь, занесёт и…— Высечь бы тебя, — мечтательно сказал мой попутчик…