Один выстрел во время войны - [116]
Если бы он поднялся, то счастливее Алевтины на свете не сыскать человека. Нужно самое малое: чтоб он был здоров. За что такая напасть на человека? То суд, то ранение, а теперь болячка, да еще какая! Может быть, она в обычное время не такая уж страшная, какой вырисовывалась сейчас, но то в обычное время, а ныне война…
Никита встретил ее безучастным взглядом.
— Чего ж так поздно? — тихо спросил.
— Не вышло, чтоб раньше, — оправдывалась она.
Глянула: на тумбочке около кровати алюминиевая чашка до краев с кашей. Совсем не тронута.
— Значит, так, Никитушка… Ты лежи и не переживай, если я не приду. Мы договорились с бабкой лекарство для тебя изготовить…
— А доктор зачем?
— Он как хочет, а я как знаю! Понадобится не один день, чтоб изготовить. Не буду время даром тратить, начну прямо нынче. И не приду до тех пор, пока не буду с лекарством. Не переживай. Кто будет спрашивать, в поселке я, больше им не надо знать.
— Чего ты задумала?..
— Не твое дело! Будешь здоровым, вот и все.
Уходила Алевтина так, словно живьем отрывала себя от мужа, часто оглядывалась. Как ни оглянется, стоит вагон, темнеет пустой проем…
Она выбрала пустующий дом недалеко от старухиного; две комнаты и кухня. Люди, как видно, жили неплохо. Кое-что из мебели осталось: стол, табуретки, главное — была железная с панцирной сеткой кровать. Во дворе нарвала травы, натаскала в комнату. Если заболят бока от металлической сетки, на траве можно будет отдохнуть, влажная она, сырая, да ведь не на курорт пожаловала, перебьется.
Во дворе — сарай, в нем самое траву сушить, так сказала бабка. Это в вагонах некуда приткнуться, а тут — пожалуйста.
И Алевтина ушла в дальний, заросший кустами овраг. Знахарка назвала точно, что искать там и в каком виде.
…Над Хуторком — расплавленная солнечная жара, даже в тени не было прохлады. Листья лебеды, густо подступившей к путям, обвисли, зелень их поблекла. Рабочие устало подошли к вязу, но тут же отказались от отдыха под кроной дерева: здесь застоялась удушливая тягость, никакого облегчения не почувствовали. Они добрели до вокзала, вошли в зал ожидания, точнее, в бывший зал, сейчас это было ободранное, полуразрушенное помещение с обвалившимся потолком и двумя поломанными диванами с глубоко вырезанными буквами «НКПС» на деревянных спинках. Воздух пыльный, зато прохладнее, чем снаружи.
Дмитрий же, стараясь не поддаваться усталости, направился по пустынной улице поселка к видневшимся полуразрушенным строениям машинно-тракторной станции.
Еще вчера, когда закончили перешивку всего перегона, заметил он в хуторке черные крыши МТС и осевший на передние колеса грузовик.
В просторном ремонтном цеху с распахнутыми воротами на залитом машинным маслом полу были разбросаны поломанные двигатели, изогнутые автомобильные рамы, колеса тракторов, ощетинившиеся металлическими треугольными шпорами. Оперлась на каменные стены поперечная балка подъемного крана, его массивная цепь толстой змеей сползала по стене к тяжело лежавшему на тракторном колесе ржавому крюку.
Во дворе, образованном двумя строениями, сохранилась кирпичная стена. Зеленой краской на ней были когда-то выведены буквы и цифры — государственные номера автомашин, за каждой из них закреплялось постоянное место. Зияла рваная воронка от взорвавшейся бомбы, взрывом были повалены два стоявших рядом грузовика. Еще один автомобиль приткнулся двигателем прямо к стене.
Дмитрий не разбирался в моторах, но он все же полез в кабину прежде всего той машины, что была прижата к стене. На резиновом коврике блестели осколки разбитого ветрового стекла. Рычаг переключения передач, рычаг ручного тормоза, педали, — все в целости. С трудом отщелкнул зажимы, поднял капот. Может быть, не хватает в двигателе краников-винтиков, но ведь уцелело оно, железное сердце автомобиля, и колеса уцелели. Если что потребуется, неужели нельзя подобрать от других машин, не пригодных к восстановлению?
«Вот так!.. Вот и жди у моря погоды, а рядом, можно сказать, напрашивается на работу почти целехонький грузовик!» — обрадованно думал Дмитрий по пути к вокзалу. Он радовался и тут же злился из-за преступного, как ему казалось, упущения: не знать, не видеть, ничего не предпринимать, когда рядом с железной дорогой техника, почини ее — и вози шпалы.
Сосредоточенный, он не стал садиться рядом с отдыхавшими рабочими, а стоял, готовый обрушить важное сообщение, выжидая вопроса, что, мол, у тебя?
— Полегчало? — с ехидцей спросил Бородулин.
— Еще как… — многозначительно глянул на него Дмитрий. — Значит, так… Был я сейчас в МТС, вон чернеет, хорошо видно. Там кое-что есть… Автомобиль можно собрать и на нем шпалы возить.
Бородулин усмехнулся.
— Для нас специально оставили исправный грузовик…
— А вот пойдем посмотрим! — горячо перебил его Дмитрий. — Тогда другое скажешь. Скаты спущенные, это верно, может, они пулями или осколками пробитые… Но посади на железнодорожные колеса, поставь на рельсы!..
— В чем дело, давай сходим, — первым тяжело поднялся Федор Васильевич. — Ничего не потеряем.
Бородулин отвернулся, не хотел обижать Даргина; старается малолетка, ну и пусть радуется своей выдумке. Сейчас переться по такой жаре, когда ногами еле двигаешь от усталости, да еще по заведомо пустому делу… А парня жаль, обидится.
