Один выстрел во время войны - [105]

Радость распирала Алевтину. На кого ни посмотрит — сердце не наликуется. Даже известный-преизвестный еще по Сыромятному Бородулин и тот в ее глазах был сегодня видным героем.

У столовой — веселое оживление. Она хотела обойти людей сторонкой, но ее окликнули:

— Алька! Ты чего ж колесом мимо нас? Иль он тебе не нужен?

Глянула и обмерла. Окруженный рабочими, стоял Никита. В военной шинели, с вещмешком за плечами и… с балалайкой в руках. Да не он это вовсе. Бледный, худой, таким она не знала своего мужа.

— Да ты что-о!.. — бросилась к нему Алевтина и почувствовала запах незнакомого табака.

— Повезло бабе, — съехидничали в толпе.

— Да и ему тоже…

Алевтина оторвалась от мужа, ладонью провела по его худой заросшей щеке.

— Ты чего же такой-то?

— Хорошо, хоть такой… Там лечат, а не откармливают.

— Да я ничего… Господи, не то я хотела спросить. Вылечили?

— Как видишь, — засмеялся Никита. — Прихрамываю для порядка, но доктор сказал, должно пройти.

— На побывку? — взглянула Алевтина в его веселые глаза, а сама подумала: «Надолго ли?»

— Не-е, совсем…

Всплеснула руками:

— Да как же это?

— Работать на паровозе велели, говорят, работать стало некому. Из Красной Армии многих машинистов вернут. Дорожных мастеров, вагонников… Сказывали, решение такое Государственного Комитета Обороны. Меня из госпиталя раньше срока прямо по этому решению вот сюда, в Раздельную.

— Никита-а… — опять прижалась Алевтина к груди мужа.

— Ну, хватит. Пошли домой. Или ты не ужинаешь дома?

— Да ты что-о? Бабы из деревни у меня там живут, снег на станции чистют. Но ты не думай, мы попросим, они же поймут — муж вернулся… К деду на соседней улице определим. А балалайка зачем?

Никита поглядел на струны, на блестевший желтый лак.

— В госпитале подарили. На память. Играй, говорят, на здоровье, весели жену, тебя то есть.

— Брось ее… Брось, Никита, а то неловко… Как дурачок с балалайкой.

— Не-е, память… Не брошу. Слышь, ребята, от Ивана Карпыча ничего не получали?

— Ничего не было, ничего, — ответила за всех Алевтина. — А что? Иль чего слышал?

— Нет, не слышал. После той бомбежки он уцелел. Подходил прощаться, на фронт ушел. Жалко, ежель что… Ну, братва, теперь уж повидаемся…

Никита, уходя, приподнял шапку над головой. Алевтина вцепилась в рукав шинели, словно боясь потерять мужа.

6

Эшелон за эшелоном пропускала Раздельная на юг, к меловым косогорам, к фронту. Напряженный поток не ослабевал многие дни и ночи. Рабочие не уходили со станции. Участились случаи разрыва рельсовых цепей от мороза, вываливались целые куски. Надо было срочно готовить замену, сверлить отверстия для болтов, укладывать рельс в путь.

Бригады дежурили в ночное время по очереди. Приходилось и так, что всех рабочих поднимали то в полночь, то на заре, когда холод достигал самой большой силы.

Военные железнодорожники уехали из Раздельной. Вечером их теплушки и платформы с лебедками и другим оборудованием стояли на своих путях, а утром глянули — пусто, словно ничего никогда здесь не было. Зато зенитки будто навечно вросли в землю; артиллеристы не отходили от орудий, из-за сильного мороза они часто сменяли друг друга, но дальше своих отапливаемых сараев, приспособленных для временного жилья, не уходили.

В вагон-общежитие зачастил Гудков. Первый раз он пришел с газетой в руке, пришел веселый, в черной распахнутой железнодорожной шинели, приказал вытянуть фитиль в коптилке поярче.

— Сейчас я кое-что прочитаю вам, — сказал он многозначительно. — Слушайте сообщение Советского информбюро, в последний час: «На днях наши войска, расположенные южнее Воронежа, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось на трех направлениях: из районов Селявное и Щучье — на юго-запад, из района Кантемировка — на северо-запад и запад. Прорвав сильно укрепленную оборону противника в районе Селявное 45 километров, в районе Щучье протяжением 50 километров и в районе Кантемировка протяжением 60 километров, наши войска за три дня напряженных боев, преодолевая сопротивление противника, продвинулись вперед на 50—90 километров. Нашими войсками занято более 600 населенных пунктов…» Слышали? Все понятно вам? Поздравляю! Вот где сказался наш труд. Поздравляю…

Гудков по-детски доверчиво засмеялся, ладонью погладил свежую газету, потом бережно свернул ее и спрятал в карман.

— До свидания. До утра.

В следующий свой приход он опять показал газету и ликующе объявил:

— Наши сколько окружили! Послушайте: «Войска противника, находящиеся к востоку от железнодорожной линии Каменка — Россошь, полностью окружены и уничтожаются нашими войсками». Но это не все! Вы только послушайте: «20 января войска Воронежского фронта сломили сопротивление блокированного гарнизона противника и овладели городом Острогожск. Захвачены большие трофеи, в том числе два железнодорожных эшелона с автомашинами».

Еще через неделю он пришел с картой, развесил ее на стене на гвоздях и пришпилил красные флажки. Вся бригада сгрудилась у карты. Гудков показывал места окружения войск противника, называл наиболее крупные населенные пункты и железнодорожные станции, освобожденные за последнее время.