Один триллион долларов - [20]

Он надеялся, что издали никто не заметил его состояния. Он медленно сел, подождал. Потом встал, нашел ванную комнату и подставил голову под холодную воду. А когда вышел оттуда, до него вдруг донесся с другой террасы аромат жаркого. Он бы принял душ и переоделся, но не знал, где его вещи и когда их доставят, а звонить по телефону и беспокоить кого-либо вопросами ему не хотелось. А вот есть, наоборот, уже хотелось, и он решил, что душ подождет.

Он самостоятельно нашел дорогу, хотя это было нетрудно, потому что дом был построен симметрично. То, что в одном крыле было его комнатой, в другом крыле оказалось великолепно обставленным салоном, а когда он ступил на террасу, его встретили радостными приветствиями.

– Эти трансатлантические перелеты не так безобидны, – сказал Альберто, указывая ему на свободное место рядом с собой. – Особенно в восточном направлении. Спасают только сон и хорошее питание… Джованна, тарелку для нашего высокого гостя.

Они все сидели за длинным, массивным столом, который, должно быть, несколько веков назад был сделан для какого-нибудь рыцарского зала, – на одном конце адвокаты – только патрон отсутствовал, – на другом еще горстка гостей, из которых Джону были знакомы только шофер Бенито да Джованна, горячо жестикулирующая в разговоре с ним. На столе стояли большие стеклянные салатницы с разноцветными салатами, корзинки со свежим душистым хлебом и чугунные сковороды с жареной рыбой. Юная горничная по сигналу Джованны поставила перед Джоном тарелку, хрустальный бокал и положила приборы.

Альберто взялся представлять гостей. Женщину, которую Джон заметил еще со своего балкона, звали Альбиной, это была жена Грегорио и, следовательно, мать Эдуардо. Она хорошо говорила по-английски, хоть и с сильным акцентом, и рассказала, что преподает в местной деревенской школе. Коренастый мужчина, слушавший беседу Джованны с Бенито, был садовник. Два молодых парня, увлеченно расправлявшиеся с рыбой, провели в доме полдня – чистили плавательный бассейн в цокольном этаже, эту процедуру они проделывали раз в месяц. А беззубый старик, с затуманенной улыбкой державший свой бокал с вином, был один из крестьян, которые поставляли семейству Вакки свежие фрукты и овощи.

– Такой ужин – наш давно сложившийся обычай, – объяснил Альберто. – Все, кто на данный момент есть в доме, приглашаются к столу. Так мы всегда в курсе деревенских новостей. Должно быть, вы проголодались, Джон; приступайте же!

Джон как следует загрузил свою тарелку. Адвокат налил ему вина, и оно заиграло в бокале рубиновым огнем.

– А ваш отец придет? – спросил Джон и испугался, увидев, как омрачилось лицо Альберто.

– Он еще спит. Такие путешествия даются ему тяжелее, чем он готов признаться. – Помолчав, он добавил: – Его здоровье сейчас не на высоте, но он не хочет с этим считаться. Такой человек.

Джон кивнул:

– Я понимаю.

– Как вам понравилась ваша комната? – спросил Грегорио.

Джон закивал с набитым ртом:

– Очень хорошо. Чудесный вид.

– Дай ему поесть, Грегорио, – мягко укорила его жена и улыбнулась Джону: – Это лучшая комната во всем доме. Она ждала вас уже давно.

– Да, – сказал Джон, не зная, что сказать. Но пока он пережевывал, разговор, к счастью, перешел на другие темы.

Альберто, кажется, не был женат. Только сейчас Джон обратил внимание, что на руке его нет обручального кольца. Да и не походил он на женатого. Эдуардо молча ковырялся в своем салате и мысленно был где-то далеко, а Альбина говорила с Альберто об одном из своих бывших учеников, который, насколько смог понять Джон, уехал во Флоренцию, стал самостоятельным программистом и сейчас явно подцепил крупный заказ. Потом поднялся садовник, подошел к ним, поблагодарил за ужин и сказал, что должен идти, у него выкопано пять кустов, их нужно пересадить еще сегодня, а то засохнут.

Джон чувствовал, как с него спадает напряжение, которое он даже не сознавал. Как это успокоительно – сидеть здесь, снимать с костей белое мясо жареной рыбы и макать хлеб в чесночный соус, когда кругом продолжается обычная жизнь. Что-то подсказывало ему, что таких блаженных минут в его жизни будет немного. Это была тишина перед бурей.

Перед бурей в один триллион долларов.

* * *

Пробуждение на следующее утро длилось долго. В комнате было светло, он лежал на необыкновенно приятно пахнущих простынях, на удобном матраце – не слишком мягком и не слишком жестком – и постепенно все вспомнил. Наследство. Самолет. «Феррари».

О, и он вчера вечером действительно выпил.

Но голова совсем не болела. Он сел, опустил босые ноги на ковер и, моргая, осмотрелся в огромной комнате. Двери балкона стояли распахнутыми настежь, издали доносился шум моря и, казалось, даже его запах. Мебель была ему не по вкусу: слишком витиеватая, но выглядела солидно и дорого.

Он обеими руками скреб голову, без конца зевал и потягивался. Вспоминал обо всем, словно о сне. Черт его знает, как он сюда попал, но все похоже на реальность. Он сидел в шелковой пижаме на краю кровати и вяло зевал, но это был уже точно не сон.

И что теперь? Чашка кофе пришлась бы кстати. Большая чашка, горячего и крепкого. А перед тем – душ.