Один неверный шаг - [46]

– Кое-что еще не сходится, – заметила Бренда.

– Что?

– Даже если ты прав насчет стипендий, откуда у моей матери могут быть такие деньги?

Хороший вопрос.

– Сколько она забрала у отца?

– Четырнадцать тысяч.

– Если она их удачно вложила, этого могло хватить. Ведь с ее исчезновения до первой стипендии прошло семь лет, так что… – Майрон посчитал в уме. Четырнадцать для начала. Гм. Аните Слотер должно было очень повезти, чтобы за этот срок столько заработать. Разумеется, возможно, но сомнительно, даже во времена Рейгана.

Стоп.

– Она могла найти иной способ достать деньги, – медленно проговорил Майрон.

– Какой?

Он помолчал. Шестеренки в голове снова закрутились. Когда «форд» проезжал мимо теннисного клуба в Уест-Орэндж, Майрон взглянул в зеркальце заднего обзора. Если хвост и был, он его не разглядел. Но это ничего не значило. Без усердия хвост не засечешь. Он должен следить за машинами, запоминать марки, изучать маршрут. Но сейчас ему не до этого.

– Майрон?

– Я соображаю.

Она хотела было что-то сказать, но передумала.

– Предположим, – сказал Майрон, – твоя мать все же узнала что-то о смерти Элизабет Брэдфорд.

– Разве мы это уже не обсудили?

– Не торопись. Мы обсуждали два варианта. Первый – она испугалась и исчезла. Второй – ее напугали и вынудили скрыться.

– А теперь у тебя наготове третий?

– Вроде того. – Он проехал мимо кафетерия на углу Маунт-Плезант-авеню, и ему захотелось остановиться. Организм настоятельно требовал кофеина, но Майрон устоял. – Предположим, что твоя мать действительно сбежала. И предположим, что, оказавшись в безопасности, она потребовала денег за молчание.

– Ты думаешь, она шантажировала Брэдфордов?

– Скорее, требовала компенсацию. – Он говорил, а в голове возникали все новые идеи. – Твоя мать что-то видела. Она понимала: для собственной безопасности и безопасности семьи ей надо скрыться. Если Брэдфорды ее найдут, ей конец. Вот так просто. Попытайся она хитрить (спрятала бы улики в сейфе на случай своего исчезновения или что-нибудь в этом роде) – они бы выбили из нее все. У твоей матери не оказалось выбора. Ей пришлось скрыться. Но она хотела о тебе позаботиться. И добилась своего – у ее дочери было все, чего она сама никогда не могла ей дать. Лучшее образование. Возможность жить в хорошем общежитии, а не на дне Уесторка. Вот так.

Снова молчание.

Майрон ждал. Он слишком торопился, не дал себе времени подумать, подобрать слова. Теперь замолчал, пусть все уляжется.

– Это твои версии, – сказала Бренда. – Ты постоянно стремишься представить мою мать в розовом свете. Мне кажется, тебя это ослепляет.

– Почему?

– Тогда ответь мне: если все это так, по какой причине она не взяла меня с собой?

– Она скрывалась от убийц. Какая мать подвергнет своего ребенка такой опасности?

– И она впала в такую паранойю, что даже не позвонила? Или не навестила?

– Паранойю? – повторил Майрон. – Эти ребятки прилепили жучок на твой телефон. За тобой слежка. Отца убили.

Бренда печально покачала головой.

– Ты не понимаешь.

– Чего это я не понимаю?

У нее на глазах уже блестели слезы, но она старалась говорить спокойно.

– Ты можешь искать для моей матери любые оправдания, но никуда не денешься от факта – она бросила своего ребенка. Даже если у нее на то были основательные причины, даже если она и в самом деле была самоотверженной матерью, идущей на все, чтобы защитить свою дочь, почему она позволила этой дочери думать, что она ее бросила? Неужели не понимала, как это скажется на пятилетней девочке? Разве не могла найти способ, чтобы сказать ей правду даже после всех этих лет?

Ее ребенок. Ее дочь. Сказать ей правду. И ни разу «я» или «мне». Интересно. Но Майрон молчал. У него не было ответа на этот вопрос.

Они проехали мимо института Кесслера и остановились на красный свет. Немного погодя Бренда сказала:

– Я все равно хотела бы сегодня пойти на тренировку.

Майрон кивнул. Он понимал. На площадке ей легче.

– И я хочу играть в воскресенье на открытии.

Майрон снова кивнул. Наверное, Хорас бы тоже этого хотел.

После очередного поворота они подъехали к дому Мейбел Эдвардс. Напротив были припаркованы по меньшей мере десяток машин, все американские, большинство старые и побитые. У дверей стояла чета в черном. Мужчина нажимал на звонок. Женщина держала миску с салатом. Заметив Бренду, они окинули ее гневными взглядами и отвернулись.

– Вижу, они читали газеты, – заметила Бренда.

– Никто не думает, что ты его убила.

Ее взгляд заставил его пожалеть о своем покровительственном тоне.

Они подошли к двери и остановились позади четы. Они упорно не смотрели на Бренду. Мужчина постукал носком ботинка по порогу. Женщина демонстративно вздохнула. Майрон открыл было рот, но Бренда заставила его промолчать, решительно тряхнув головой. Она уже научилась читать его мысли.

Кто-то открыл дверь. Внутри уже собралось много народу. Все прилично одеты. Все чернокожие. Удивительно, но Майрон начал это постоянно замечать. Накануне во время вечеринки ему ни разу не показалось странным, что все, кроме Бренды, белые. По правде говоря, Майрон не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел на вечеринке в их районе чернокожего. Так почему его так удивило, что он здесь единственный белый? И почему из-за этого он так странно себя ощущает?