Один из Шестнадцати - [20]

Где-то в бескрайних глубинах русских лесов, куда не каждый У-2 долетит, сработали гигантские механизмы, открывшие бетонные колодцы шахт, и над их жерлами взмыли в небо на столбах пламени ракеты, и были их сотни, и была у них межконтинентальная дальность, и несли они страшные мегатонные боеголовки. И через тридцать-сорок минут сначала перестали существовать все крупные европейские и азиатские базы Запада, вместе с техникой, персоналом, городами и странами, их приютившими. А потом настал черед американских городов, потому что точности у этих ракет было маловато, и били они, в сущности, по площадям, то есть по городам и людям.

И стало уже неважно, что нет больше Москвы и Ленинграда, Свердловска и Харькова, и что где-то на выжженной земле Европы, задыхаясь в радиоактивной пыли все еще бьются насмерть сотни тысяч обреченных солдат. Все это уже не имеет значения, потому что нет больше Вашингтона и Нью-Йорка, нет Лос-Анджелеса, нет Хьюстона и Сан-Диего. Ничего больше нет.

Президент тяжело поднялся с кресла, стряхивая остатки жуткого сна. При Трумэне, может быть, и стоило попытаться ударить первыми… У Советов не было Бомбы, половина страны лежала в руинах после войны, стратегическая авиация отсутствовала как класс… А ведь даже тогда мы не посмели ударить, хоть был «Дропшот» и другие, и с тех пор проработки планов первого удара никогда не прекращались. Но сейчас-то какой в этом смысл? У русских теперь тяжелая ракета и спутник на орбите — а стали бы они так снижать секретность, если бы ракета не была на вооружении в массовом порядке? Ведь до объявленного в июне испытательного пуска секретность была тотальная, а имена конструкторов до сих пор неизвестны, ну не академик же Седов в своем кабинете все придумал, в самом деле!

Недавно президент говорил с этим бывшим наци, Фон Брауном, гением и злодеем в одном лице, и спрашивал его, что он думает о русской ракете. Тот ответил, не моргнув глазом: триста-четыреста тонн стартовой массы, забрасывает две — две с половиной тонны, или еще раза в полтора больше, если ракета трехступенчатая. Президент-генерал неплохо разбирался в технике и ухватил суть. Выслушав советников, утверждавших, что термоядерную боеголовку в две с половиной тонны глупые коммунисты никогда не сделают, он выгнал всех вон и пригласил в кабинет еще одного гения, Эдварда Теллера.

Неистовый венгр, яростно ненавидящий коммунистов вообще и русских в частности, с убийственной точностью буквально на пальцах разъяснил ему несколько теоретических возможностей сделать компактный термоядерный «пакет» даже легче двух тонн. Теллер страстно доказывал, что недооценивать русских категорически нельзя, особенно после спутника! Нужно удвоить, утроить усилия, чтобы сделать больше ракет, больше зарядов, чтобы уничтожить, уничтожить, уничтожить…

Даже нескольких десятков таких зарядов на русских ракетах хватило бы, чтобы нанести неприемлимый ущерб агрессору. Старый генерал вдруг понял, что агрессором он только что сам назвал собственную страну. Да, пора немного притормозить, а то можно и не удержаться над пропастью. Коммунизм — это, конечно, угроза всему миру, тут спору нет. И мы избавимся от него, но как-нибудь иначе, не развязывая войну на взаимное уничтожение.

Никсон появился снова и жестом показал, что время вышло. Ладно, будем разговаривать с этим хитрым колхозником. Президент вернулся в кресло, поднял массивную трубку и произнес первые слова:

— Слушаю вас, господин генеральный секретарь.

Москва, Август 2057 года

Отставной адмирал ВМС США Юджин Дорман едва успел проснуться и потуже затянуть ремни, как лайнер начал проваливаться вниз, к редким облакам. Заметив его шевеление, подошла вся в красном, невероятно красивая, словно с обложки, стюардесса, проверила застежки и поставила спинку его кресла вертикально, как положено. Новенький иркутский широкофюзеляжник, в облике которого ясно проступали черты породившего его «Эйрбаса», начал снижение по спирали с небольшим левым креном, и адмирал мог периодически любоваться в иллюминатор видами летней Москвы.

Город, а точнее, разросшийся вширь и ввысь гигантский мегаполис, выглядел ярко и агрессивно, и чем сильнее снижался лайнер, тем заметнее чувствовалась его мощь и энергичный, нетерпеливый напор. Наконец-то, почти до всех дошло, что сюда лучше приходить только гостем. Но теперь у остального мира были свои заботы. Но тогда зачем его, Дормана, сюда позвали? Даже билеты в бизнес-класс оплатили за счет казны, хотя с такими стюардессами и в экономе неплохо… Исторические консультации — это здорово, но неужели для этого недостаточно профессиональных болтунов-псевдоисториков? Для чего понадобился он, военный пенсионер и по совместительству один из последних специалистов такого уровня по истории середины прошлого века?

Впрочем, получив приглашение, он не стал набивать себе цену и спокойно сел в самолет, решив сам во всем разобраться и принять решение на месте. Обратный билет ему тоже купят, если что.

Лайнер накренился чуть сильнее, и Дорман увидел землю совсем близко. Метров шестьсот, прикинул он на глаз, жмурясь от ярких бликов. Удивительно, что они спустились с эшелона в тринадцать тысяч так быстро, и никаких тебе ям, отрицательных перегрузок и заложенных ушей. Ни один пилот вручную так летать не смог бы…