Один из первых - [53]

— Господин капитан…

— Не докладывайте ничего, а лучше скажите, где ваш командир.

— Командир? Пожалуйста, я вас проведу. — Он повел меня к ближнему дому.

Мне навстречу вышел капитан Халаси. Он и удивился, и обрадовался моему появлению.

— Даника! Вот так встреча! А мне даже нечем угостить тебя…

— Пишта, поехали в штаб, там тебе дадут позавтракать и, возможно, еще «угостят» за опоздание. Нам сейчас очень нужны прицепы. Поспешим, чтобы добраться до штаба, прежде чем проснется Шоймоши.

Конечно, обратно мы ехали гораздо быстрее и спокойнее.

В штабе я сразу же доложил Секеи, что капитан Халаси с прицепами благополучно прибыл и теперь мы можем доставить нужное количество мин на передовую, разумеется, если есть горючее.

После доклада я долго плескался в большой бочке с теплой водой. Усталость как рукой сняло. Сменив белье и обмундирование, я отправился в штаб и узнал там, что наша 7-я дивизия вновь подчинена 7-му венгерскому корпусу. Задача — уничтожить противника, сосредоточившегося на плацдарме под Урывом. Боже мой, что же здесь произошло за мое столь недолгое отсутствие?! Ведь части 7-го венгерского корпуса находятся позади нас на расстоянии трехдневных переходов, бредут по пыльным дорогам. Пока они подойдут, судьба 7-й дивизий будет уже решена.

Я решил разыскать Шоймоши, только он один мог успокоить меня. Мне повезло: полковник был у себя, и даже не в плохом настроении.

— Ну, Дани, у тебя опять серьезные проблемы…

Я коротко рассказал Шоймоши о том, что слышал в штабе. Полковник кивнул:

— На войне как на войне. Привыкай ко всему. Слушай меня внимательно, но только я буду одновременно бриться и одеваться, не возражаешь?

Он пригласил меня сесть.

— Сначала я расскажу тебе о «черной пятнице» 7-й дивизии. В северной части излучины Дона, у населенного пункта Сторожевое, наш батальон пренебрег, так сказать, мерами безопасности, и потому нападение русских танков было для него полностью неожиданным. Солдаты подбили лишь один танк, мы понесли тяжелые потери. В то же самое время в юго-западной части излучины Дона два батальона нашего 4-го пехотного полка продвинулись в направлении Урыва. Таким образом, наша 7-я дивизия попала в клещи. Командир дивизии попросил у командира 120-го немецкого стрелкового полка подполковника фон Хорна артиллерийской поддержки и противотанковых пушек, но немецкий подполковник грубо отказался помочь нашей дивизии.

Из этого ты можешь смело сделать вывод, что 7-я дивизия 3-го корпуса понесла огромные потери из-за того, что наше командование, предоставленное самому себе, плохо знало обстановку. Ты ведь помнишь, как мы получили известие о том, что в излучине Дона сколько-нибудь значительных сил русских нет.

Хорошее «нет», черт бы их забрал! А отказ немецкого командования помочь нам окончательно решил участь дивизии. Фон Вейхс оправдывался тем, что, мол, 13-й немецкий корпус сам попал в критическое положение и потому никак не мог помочь нам. Правда, будем откровенны, частично наши потери объясняются нашей неопытностью и излишней доверчивостью. Но самое главное, фон Вейхс считает, что расхлебывать эту кашу в излучине Дона должны мы.

В этот момент в комнату постучали. Старший лейтенант Надь принес телефонограмму из штаба командующего.

— Прошу, господин старший лейтенант, зачитайте ее.

Старший лейтенант начал читать:

— «Штаб армии. 11 июля 1942 года, восемь часов. Довожу до сведения, что сегодня в десять ноль-ноль вместе с командиром 3-го корпуса прибываю на самолете в штаб корпуса. Генерал-полковник Яни».

— Благодарю вас, господин старший лейтенант, можете идти.

Еще не было и десяти часов, как командир корпуса генерал-майор Раковски, Шоймоши, мой начальник полковник Шиклоши и я уже встречали самолет генерал-полковника Яни.

Место посадки самолета обозначили сигнальными шашками. Самолет приземлился. Генерал-полковник за руку поздоровался со всеми встречающими. Затем мы прошли в кабинет Раковски.

— Господа, — начал Яни, — я лично побывал в Гремячьем. Я был вынужден расчленить полк полковника Майора: батальон самокатчиков отослал в тыл, конников и саперов — тоже. Сорок трехтонок, которые перебрасывали группу Майора, из-за отсутствия бензина, к сожалению, стоят без движения у Ивановки.

Отпив несколько глотков воды, Яни продолжал:

— У Ивановки одна русская тридцатьчетверка с минерами прорвалась к немцам в тыл. Минеров немцы уничтожили, а танк вышел к Гремячьему. По нему стреляло наше орудие, но безрезультатно. Первый выстрел был сделан со ста пятидесяти метров, затем — с пятидесяти. Танк измял гусеницами две немецкие противотанковые пушки и повернул обратно. Тогда наши 100-миллиметровые пушки снова открыли по нему огонь. Танк на большой скорости влетел в яму и перевернулся. В нем нашли двух убитых и двух раненых членов экипажа. Один из танкистов выпрыгнул из танка раньше, он тоже мертвый лежал на траве.

Генерал-полковник сделал паузу. Чувствовалось, что ему тяжело говорить о таких вещах, но факт остается фактом: и немцы, и мы, венгры, вышли к Дону, но наше наступление выдохлось и застопорилось. Яни как-то должен объяснить нам причину этого. Но то, что он рассказал нам, почти никак не объясняло происшедшее.