Один из первых - [55]

Мы снова направились в штаб, а до него ни много ни мало километров восемь — десять, и все через лесок, в котором почти на каждом шагу попадаются местные жители. Они покинули свои жилища и теперь скрываются в лесах. Это старики, женщины и дети. Каждый несет какое-то барахлишко. Живут они в наскоро отрытых землянках или в шалашах. В их глазах словно застыло выражение большой боли и бесконечной печали. Мне жаль их.

Жарко. Температура воздуха и здесь, в лесу, сорок градусов. В суконном обмундировании просто невозможно ходить.

Едва вернувшись в штаб, скорее лезу в бочку с водой, чтобы смыть пот и пыль. После этого обед. Но можно ли назвать супом какую-то серую жидкость? И вкус-то у него черт знает какой. Мой денщик называет его бетонным супом, так как он по цвету очень похож на бетон. Мясо невозможно разжевать, хлеб покрыт пятнами плесени. Я высушил на солнце несколько кусков, теперь его можно есть, но все равно, когда кладу сухари в рот, стараюсь не смотреть на них.

Интересно, чем же нас будут кормить позже, если уже сейчас дают такое? И ведь на бойне в Старом Осколе остались, наверное, свиньи. Наши продовольственники достали где-то поблизости несколько отощавших коров — вот это и есть наше мясо, а хлеб пекли из ржаной муки, которую забрали на мельнице.

Вечером в штабе я узнал, что творится на фронте. Ничего утешительного. 7-я дивизия предприняла новое наступление, которое натолкнулось на упорное сопротивление русских. Участок 9-й дивизии русские обстреливали из «катюш». Это произошло после того, как мы покинули позиции 9-й дивизии, а после обеда русские перешли в наступление при поддержке танков. Частям 7-й дивизии пришлось отойти за населенный пункт Урыв. Из Троицкого стреляла советская артиллерия, а русские танки окружили один наш батальон под Урывом, сминая гусеницами противотанковые орудия. У нас кончились боеприпасы, комбат убит. Много убитых и более двухсот раненых.

Во время совещания прибыл новый приказ генерал-полковника фон Вейхса относительно построения главной линии обороны. Согласно этому приказу для улучшения обстановки разрешалось проводить местные атаки. А в одном из пунктов приказа прямо говорилось о том, что все населенные пункты или отдельные строения, находящиеся в полосе обороны, необходимо разрушить или заминировать на случай, если русские предпримут контрнаступление. Говорилось в приказе и о создании необходимой глубины обороны. Все тыловые части и подразделения, расположенные в населенных пунктах, должны оборудовать их под круговую оборону, превратив в мощные опорные пункты, привлекая для строительства оборонительных сооружений местное население: женщин, стариков, подростков.

Прошла всего одна ночь после получения этого приказа, а к нам уже поступило точно такое же распоряжение от командующего 2-й венгерской армией, где сообщалось:

«В излучине Дона противник получил подкрепление, обнаружены новые артиллерийские батареи. Части 3-го корпуса не в состоянии расширить своими силами захваченный плацдарм. Все усилия необходимо сосредоточить на удержании позиций, не допуская вклинения противника в нашу оборону. Для очистки от противника западного берега Дона прошу предоставить в мое распоряжение 1-ю венгерскую механизированную дивизию, оказав ей поддержку немецкой авиацией. Стрельба по русским танкам 75-миллиметровыми снарядами не дает нужного эффекта».

Приказ был подписан генерал-полковником Яни.

В это время по телефону полковник Ковач из штаба армии успокаивал полковника Шоймоши, говоря ему, что значительные силы немецкой авиации уже находятся в пути с целью нанести удар в глубине обороны по русским танковым частям. Главный квартирмейстер армии достал для бронетанковой дивизии горючее, так что вечером уже можно рассчитывать на прибытие частей дивизии. Правда, полковник Ковач ничего не сказал Шоймоши о том, что бронетанковой дивизией распоряжается лично фон Вейхс.

Пока Шоймоши рассказывал мне все это, зазвонил другой телефон. Я поднял трубку: вызывали Шоймоши.

— Слушаю вас, докладывайте, — сказал полковник.

Лицо его сразу побледнело, и я понял, что он услышал весьма неприятное. Ничего не ответив, он положил трубку и, повернувшись ко мне, сказал:

— Положение под Урывом ухудшилось. Противник на паромах переправляет через Дон пехоту и танки. К тому же в районе Урыва сосредоточиваются танки противника, пока замечено пятнадцать боевых машин. — Немного помолчав, Шоймоши продолжал: — Потери мы несем очень большие! И все потому, что у нас нет бронебойных снарядов! Русские, как нож в масло, врезаются в нашу оборону, а немцы на нас обижаются. Все время твердят, что они не имеют к плацдарму под Урывом никакого отношения. Не хотят даже нанести русским артиллерийский удар. Полковник Ковач требует, чтобы я пообещал генерал-полковнику, что мы собственными силами очистим излучину Дона! И говорит он так только потому, что завтра нам это могут приказать немцы. Если же я предложу это командующему армией, то это будет рассматриваться как наша собственная инициатива. Полковник пытался меня убедить, что от этого зависит наш национальный престиж, но как это сделать? У нас нет ни боеприпасов, ни танков, ни противотанковой артиллерии, ни самолетов! У нас ничего нет.