Один из первых - [50]

Щелкали затворы фотоаппаратов: офицерам хотелось запечатлеть столь «знаменательное» событие.

Приговоренные, сидевшие на одной, скамейке, надеялись на помилование. Кто-то писал письмо родным, кто-то переговаривался с охранником. Все это производило гнетущее впечатление, и я не мог находиться там. Я вошел в здание школы, прошелся по классам. В одном классе на доске еще сохранились написанные мелом слова. На другой стене — карта. Шум и людские голоса доносились со двора. И вдруг стало тихо — это зачитывали приказ о казни.

Офицер, командующий отделением солдат, которые должны привести приговор в исполнение, что-то скомандовал.

«С меня хватит!» — решил я и медленно направился к боковому выходу, чтобы выйти на улицу. Краем глаза все же успел увидеть, что приговоренных начали вешать.

Спать в ту ночь я не мог. Нервы были напряжены до предела, и к тому же мешала орудийная стрельба, которая была особенно сильна. Оказалось, что это советские части южнее города предприняли попытку прорвать кольцо окружения и попали в зону неподвижного заградительного огня.

Утром, сдав план распределения инженерных сил и средств начальству, я по своему усмотрению мог распорядиться оставшимся временем. Я сообщил фельдфебелю Ковачу, что поеду в лес, пусть разыщут меня, если я очень понадоблюсь.

Я вел машину осторожно. Дорога была изрыта воронками. Вскоре я выехал на опушку леса. Остановил машину, вылез из нее и углубился в лес. Прошел метров сто. — кругом ни души. Я повернул обратно. Навстречу мне шел фельдфебель Ковач.

— Хочу посмотреть, что здесь творится после ночного обстрела, — сказал я ему.

— Для этого не нужно идти дальше. Я и сам расскажу вам об этом. Пойдемте, здесь есть место, которое действительно заинтересует вас, господин капитан.

Я послушно пошел за ним.

— В лесу сейчас «перемалывают» противника. С одной стороны — мы, с другой — немцы.

Мы выбрались на дорогу, сели в машину и проехали километра три к югу от Старого Оскола. Мой проводник попросил остановить машину чуть дальше развалин корчмы, что рядом с дорогой. У развалин мы свернули влево, и, проехав несколько сот метров по лесной дороге, я затормозил.

Перед нами расстилалась большая лесная поляна, на которой саперы закапывали трупы русских солдат. Зрелище, прямо скажем, не из приятных.

Ко мне обратился командир венгерской роты, солдаты которой закапывали трупы:

— Возможно, именно здесь и применено немцами их особое оружие. Посмотрите на этих солдат: они отравлены каким-то газом…

И без того я видел, что все эти люди отравлены. Я приказал немедленно прекратить погребение и дождаться подхода химической роты, которая определит, что это за газ и не опасен ли он для наших солдат.

Пока мы совещались, подъехал полковник Винклер — немецкий офицер связи со штабом корпуса.

— О такой мелочи, господин капитан, нет никакого смысла никуда докладывать, ведь речь идет не о немецких, не о венгерских, а о русских солдатах. Думаю, господа офицеры, что на этом вы закончите обсуждение вопроса! — менторским тоном проговорил полковник.

Я был убежден, что немецкое командование испытало здесь артиллерийские снаряды, начиненные каким-то смертоносным отравляющим веществом и теперь старается скрыть следы своего преступления.

В тот же день мы побывали в этом лесу вместе с Шиклоши. Увиденное ужаснуло и моего начальника.

Старый Оскол был похож на растревоженный улей: по улицам сновали немецкие и венгерские солдаты. Я пошел в офицерскую столовую. Хорошо еще, что в июле в этих краях темнеет поздно. Я без особого труда разыскал бывшее здание горсовета, в котором сейчас разместилась офицерская столовая. У входа в здание стояли офицеры.

Увидев знакомого мне лейтенанта Яноша, я подошел к нему:

— Что случилось, нам даже не дают ужин по случаю большой победы? — насмешливо спросил я.

— Точно так, — ответил он. — Сейчас здесь кормят пленных русских офицеров, и нам нужно немного подождать.

— А рядовые?

— Их кормили на солдатской кухне. Получен приказ передать их немцам.

Поужинав, мы с Яношем пошли побродить по городу.

— Дани, ты когда сегодня приехал в город? — спросил меня Янош.

— После обеда. До обеда я был в лесу и видел там такое, что…

— О газах я уже слышал. Об этом сейчас все шепчутся, — мол, немцы испытывали снаряды с ОВ. А знаешь ли ты, что случилось здесь при занятии города?

— А что здесь случилось? Войска вошли в Старый Оскол, и все!

— Войти-то вошли, но как!

— Что-то я не пойму тебя.

— Сейчас поймешь. В городе не осталось ни одного дома, из которого не утащили бы всего, что можно было утащить. Где немцы руку приложили, а где… — он замолчал.

— Чего же ты? Продолжай…

— Я не смогу тебе представить точных доказательств, сколько было наших, но известно одно: венгры тоже грабили…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что среди них были и офицеры?

Янош остановился, опустил глаза. Я знал, что он честный и откровенный человек. До армии он преподавал в университете. Ему, человеку очень доброму, душевному, в равной мере претила как война, так и воровство или грабеж.

Несколько минут мы молча шли по улице, думая каждый о своем, а потом пошли в казарму.

Полковник Шиклоши с нетерпением ждал меня. Я полагал, что у него ко мне какое-нибудь серьезное дело. Но он молча подал мне лист бумаги. Я прочитал его.