Один из первых - [45]

Нисколько не лучше обстояло дело под Кленовкой и Кодижами. В направлении главного удара вдоль дороги Курск — Тим действовала 9-я дивизия. У населенного пункта Кодижи, расположенного по обе стороны от дороги, советские части изолировали одну нашу роту. Там же находился и командир 3-го корпуса. Командование попыталось огнем артиллерии отогнать русских до подхода резервного батальона, который должен был выручать роту. Однако советские солдаты не только не дрогнули и не отошли, но дрались еще ожесточеннее.

Вместе с Шиклоши мы вернулись в штаб корпуса. Работник штаба майор Секеи подробно ознакомил нас с обстановкой.

В половине седьмого 16-я механизированная дивизия, действующая на участке 7-го немецкого корпуса, начала наступление в направлении Толстянки. Предполагалось, что дивизия будет успешно продвигаться вперед и через два часа переправится через реку Тим. Дивизия действительно продвинулась вперед на шесть километров и вышла к реке Тим, но остановилась, так как мост через реку был взорван. Наступление 387-й пехотной дивизии застопорилось «временно» (как и полагал командир дивизии) у Суходона. Тогда командир 16-й механизированной дивизии принял решение добиться успеха в районе Веловские Дворы. 22-му пехотному полку 6-й венгерской дивизии удалось овладеть Никольским и выйти на рубеж в четырех с половиной километрах западнее реки Тим. Слева, несколько уступом, действовала 387-я немецкая пехотная дивизия. Командир 7-го немецкого корпуса к тому времени еще не решил, свернуть ему несколько южнее или сосредоточить свои основные силы и дальше в восточном направлении. Если изменится направление, у него не хватит сил зайти в тыл со стороны города Тим, в случае отказа от этого варианта он обнажал свой правый фланг, ставя под удар самого себя и 9-ю венгерскую дивизию. Командир немецкого корпуса запросил совета командующего 2-й венгерской армией. По совету исполнявшего обязанности начальника штаба корпуса Ковача генерал-полковник Яни решил развивать наступление в восточном направлении, несколько укрепив фланги.

И снова начался ад. Артиллерия нанесла новый массированный огневой налет по окрестностям Тима, увязав его с налетом авиации. Немецкие самолеты попытались подавить огневые позиции русской артиллерии.

Между тем я даже не заметил, как кончился день. Ночью наступление продолжалось в основном в полосе корпуса. Стрелки на часах медленно приближались к девяти часам.

«Как медленно тянется время, — подумал я. — С начала наступления прошло всего двадцать четыре часа, а мне эти сутки показались вечностью».

Однако на философские рассуждения времени не было. Как раз в этот момент на ясном небе появились штурмовики. Надрывно завывая, четыре машины спикировали на советский дот. Послышались взрывы бомб. Я следил в бинокль за полем боя. Штурмовики были уже далеко. В бункере не было заметно никакого движения. В этот момент зазвонил телефон. Я снял трубку.

— Здесь полковник Ковач, — услышал я. — Прошу офицера связи с 8-м немецким авиационным корпусом.

— Я вас слушаю, жду ваших указаний, — послышался ответ на другом конце провода.

— После обеда прошу нанести удар штурмовой авиацией по первому эшелону русских.

— Вас понял, предварительно уведомлю вас об исполнении.

Я рассказал Шоймоши о том, что услышал:

— Ну вот видишь, Дани, как Ковач распоряжается. Разве так можно? Пошли отсюда.

Мы направились в штаб корпуса и разыскали там командира авиационного корпуса генерал-полковника фон Рихтхофена. Шоймоши дипломатично начал разговор, а я скромно стоял в сторонке, но хорошо слышал все.

— Я прошу вас организовать под вечер налет штурмовиков по русским позициям, — просил полковник.

— Господин полковник, это невозможно, — ответил фон Рихтхофен.

— Разрешите спросить почему?

— По той простой причине, что налет штурмовиков при непосредственном соприкосновении с противником представляет определенную угрозу и для своих войск.

В, конце концов договорились, что в районе Дубрава и Прудок штурмовики-бомбардировщики будут наносить бомбовые удары в течение пятнадцати минут. В последующем поддержку с воздуха будут осуществлять штурмовики.

Я снова посмотрел на часы. Полдень, а я почти ничего не ел. До еды ли сейчас! И тут откуда ни возьмись появился мой денщик с подносом. Едва я съел бутерброд с паштетом, как к Шоймоши пришел адъютант с донесением из штаба 3-го корпуса. Отдав честь, он, не дожидаясь ответа, направился к выходу.

— Господин старший лейтенант, прошу вас на минутку задержаться, — остановил адъютанта Шоймоши.

Адъютант повернулся, остановился.

— Господин старший лейтенант, когда вам вручили это донесение?

— Десять минут назад.

— Благодарю вас, а то на донесении не проставлено время.

Бегло пробежав донесение, полковник протянул его мне.

«Ваш корпус и немецкая танковая дивизия, — читал я, — медленно продвигаются вперед. Немецкое командование озабочено тем, что бронетанковая дивизия каждые два часа меняет направление своего движения».

Значит, действия венгерского и немецкого командования не были в нужной степени согласованы. Я высказал свор мнение Шоймоши. Успех наступления в то время решало продвижение 3-го корпуса. Части нашей 9-й дивизии утром перемешались, а затем привели себя в порядок. К вечеру снова началось наступление вдоль шоссе Курск — Тим. Когда я прибыл в штаб, уже стемнело, хотя было только восемь часов. В это время в штабе как раз составлялось сводное донесение за день. Оно не доставило мне особого удовольствия. Нашей 9-й дивизии удалось установить связь с 6-й венгерской дивизией, подчиненной немецкому корпусу. Дивизия эта вошла в непосредственное соприкосновение с противником, а 387-я немецкая пехотная дивизия — левее ее в районе Линовки. Передовой танковый отряд 16-й немецкой механизированной дивизии вечером подвергся бомбардировке противника в районе Веловских Дворов, а затем натолкнулся на советские танки. В заключительном предложении говорилось, что 9-я дивизия задачу дня не выполнила, и самое печальное, что три ее батальона понесли серьезные потери в живой силе и технике!