— Не плачь — давай сдачи, не реви — сам дери, не робей — сам бей!
Так учил кулак своего сына в кругу семейства.
Старшие братья смеялись, а батраки, скромно потупив глаза, молчали.
— Ну, а вы что, а вы чего не заступились, тихони? — обратился вдруг к ним кулак.
— Да мы этого случая не видали, — ответил батрак Федя.
— Коней-то мы угнали, — сказал в оправдание второй батрак, Митя, — отомстили, значит.
— Ну, то-то! — угрожающе сказал кулак, поднимаясь из-за стола. — Мне чтоб клеверная луговина была цела! Травить надо своими конями только там, где ближе к дому, там косить несподручно — камни да корни. А остальное клеверище мы на зиму скосим. Ничьё оно, так пусть будет наше!
— А если опять пионер этот туда сунется? — спросил Фролка. — Запретить-то ведь нельзя, — это выгон общий, нами не купленный.
— Не сунется, теперь ребята сами не поедут, напугались.
— А если поедут? — настаивал сын.
— А тогда вы пугните их ещё, только покрепче!
— Пугнём! — с готовностью сказал Фролка, и рыжие глаза его озорно блеснули.
Это всё узналось потом, но тогда ничего не знали об этом разговоре ни я, ни мой отец Иван Гладышев.
Я и подумать не мог, что клеверная лужайка была под властью кулацкой «нечистой силы». Но отец догадался, что здесь надо искать того, кто бережёт лужок для себя.
И, когда мы отыскали следы подков, он окончательно уверился, что бережёт его кулацкая семейка для своих коней.
— До чего жадна кулацкая природа! — сказал отец. — Ты смотри: дали Трифону Чашкину земли, как и всем, по норме, дали ему лугов, а всё ему мало. Всё хочет захватить больше. Мало ему сыновей — набрал батраков. Кто из бедняков оплошает, не может с землёй управиться, сейчас он у них землю за бесценок арендует. Богатеет на этом. Если бы его советская власть не укорачивала, он бы тут новым помещиком стал!
— А нельзя ли его совсем укоротить?
Отец засмеялся:
— Вот вырастешь, ты этим и займись.
— А я сейчас займусь! Всё равно опять поеду с ребятами вот на этот луг, пусть бедняцкие кони вкусный клевер едят!
— Это, пожалуй, правильно, — одобрил отец. — И я тебе в этом помогу…
Вернулись мы поздно. А дядя Никита ещё поздней. Он был весь чёрный от пыли, усталый. А его лошадёнка едва волочила за собой горбатую соху.
— Досталась мне, браток, залежь, — сказал он, умывшись и садясь за стол. — Хорошая землица, да в руки не даётся. Не берёт соха!
— Конечно, надо плугом, — сказал отец.
— Сам знаю, да ведь тебе известно, для плуга нужна пара лошадей, а у меня одна…
— И у соседа одна, и у соседки одна, и у других бедняков по одной… Вот вам и надо сойтись вместе, собрать своих коней, запрячь их в хорошие плуги, да и вспахать по-хорошему землю!
Дядя Никита головой покачал:
— Ведь это сказать быстро, а сделать не так просто. Артель надо.
— Я и говорю — артель. А то обманут вас кулаки. Пока вы сошками ковыряете, вон Тришка Чашкин плугами помещичью землю дерёт, хороший урожай берёт, богатеет кулак.
И опять у братьев пошёл спор-разговор об артели. Я слушал, а сам думал: опоздаем в ночное. Все ребята, наверное, уехали. Неужели отец забыл про своё обещание повести бедняцких коней на хорошие корма?
Но отец не забыл. Он вдруг поднялся и сказал:
— Ну, ты, брат, подумай как следует, мы ещё поговорим, а я пока в ночное съезжу. Высмотрел я сегодня хороший клеверный лужок. Охота мне детство вспомнить, у костра посидеть с ребятами… Да и твою клячонку побаловать сладким клеверном…
Дядя Никита не возражал.
Отец постелил на костлявую спину кобылки дядин полушубок, сел на него боком, свесив ноги на одну сторону. Меня посадил впереди себя, и так шажком и поехали.
Деревенская улица была темна, тиха, даже собаки не брехали.
Потихоньку доехали к развалинам барского поместья.
Ещё издалека я заметил на прежнем месте огонь костра. Вот так чудо! Значит, ребята расхрабрились, несмотря на проделки «нечистой силы». Мне стало весело: значит, пробудил я в них сознательность. Попытался от радости свистнуть, как Парфенька, да не сумел.
Неожиданно у костра нас атаковали громадные, злые собаки. Они так и бросались на лошадь. Одни пытались схватить кобылку за морду, другие цеплялись за дядин полушубок и норовили стянуть его на землю.
— Эй, вы! — крикнул отец сидящим у костра. — Уймите псов!
От костра окликнули собак, и они, ворча, отступили и улеглись у ног своих хозяев.
И тут я разглядел, что на месте моих друзей сидят у огня незнакомые парни.
А на клевере пасутся их кони.
— Мир вам, и мы к вам, — сказал отец, слезая с коня.
Незнакомцы молча уступили место у костра. Их было двое. Третий спал, накрытый большим тулупом, и так громко храпел, что даже не проснулся от собачьего лая.
— Хозяин спит — батрак сторожит; хозяин гуляет — батрак пот утирает. Знакомая картина, — сказал отец.
Парни у костра негромко засмеялись, услышав такую присказку.
— Это Гришка храпит, — сказал один.
— Ишь, бедняжка, плотно поужинал, вот и умаялся, — пошутил отец.
Стало понятно, что брошенную ребятами позицию занял враг. И мне особенно показалось обидным, что враг этот так спокойно расположился, как дома на печке. Без всяких страхов перед «нечистой силой» — храпит себе в удовольствие…