Один из многих на дорогах тьмы… - [6]

— Что?

— Мир погибнет, — сказал он просто. — Я сам видел, как Энрас сделался богом. Пока он был человеком, он был снисходителен к людям, а теперь он их презирал. Он смеялся над ними, когда уходил. Он дал убить своё смертное тело, глумясь над теми, что сами сгубили себя.

— А мать?

— Один из моих людей заметил её в толпе. Я не думал её забирать. Хотел найти ей укромный дом и женщину, чтобы за ней ходила. Но когда к ней вернулся разум и она сказала, что носит дитя… Нет, — сказал он, — я не солгу: не ради неё и не ради ребёнка. Чтоб заслужить милость того, кто ушёл от нас в гневе, и защитить Такему. Но я награждён сторицей, Торкас, потому что у меня есть ты.

— А родичи… Энраса из Рансалы?

— Была война, — неохотно ответил он. — Ланнерану пришлось выплатить виру. А потом… Рансалы нет, Торкас, она умерла. Море ушло от Рансалы, и Ранасы ушли вслед за морем. Говорят, они построили множество кораблей, сели на них и уплыли.

И — тишина. Он молча глядит на обрывок света, на жалкий, чахнущий огонёк. Будь мой соперник жив, я бы сразился с ним. Силой рук или силой ума, но я мог бы с ним сразиться. Но что я могу, если он не вытащит меч и не скажет в ответ ни слова? Он забирает Торкаса, как когда-то забрал Аэну…

— Ты не прав, отец, — сказал Торкас не громко, и он поглядел на него. Поглядел — и отвёл взгляд. Потому что не Торкаса это были глаза, совсем чужие глаза, словно кто-то глядит через его лицо. Твёрдая тёплая темнота, мрак Начала, что все вмещает в себя, но сам непрогляден для смертного взора. Уже?

— Ты неправ, отец, — мягко сказал ему Торкас. — Мне нужен ты, а не он. Я не знаю, как человек становится богом, но мне не нравится, когда презирают слабых, и смеются над тем, кто не может себя защитить. Мне нет дела до Энраса, но я хочу знать. Жизнь моей матери и моя… Это глупо если не знаешь, из-за чего… Если ты позволишь, я съезжу в Рансалу, когда минуют трудные дни.

— Ты волен ехать, куда захочешь, но в Рансале нет людей.

— Кто-то да есть! — сказал Торкас нетерпеливо. — Я возьму с собой пятерых и вернусь до начала Суши.

— Не загадывай, — устало ответил Вастас. — И не вздумай заглядывать в Ланнеран. Там тебя сразу сделают богом.

5. РАНСАЛА

На третье утро они оторвались от гор и рысью поехали между холмами.

Ещё не началась сушь и не спалила траву. Короткая серая шестёрка на спинах холмов и серая даль, и тяжёлая тишина. Как тускл и безрадостен мир и как безлюден! И в этом пустующем мире мы ещё убиваем друг друга?

Два дня в безопасности опустевшего края — и начали попадаться пустые селенья. Не разорённые — просто люди ушли, когда в последнем колодце иссякла вода. Они старались держаться подальше: в пустых домах обычно селится нечисть. Опасные порождения Великой Суши, которым почти не нужна вода. И всё равно эти твари напали ночью, хоть мы и разбили лагерь вдали от домов. Колючие, безглазые, чёрные твари, они прорывались сквозь пламя и тучу стрел. Людей защитили плащи и кольчуги, но искусанный дорм околел к утру.

А к середине дня, в самую духоту, они увидели, наконец, башни Рансалы. На сером выжженном берегу, над серой гладью бывшего моря она возникла, словно из сна, весёлым лёгким скопищем башен. И так не хватало за ними моря…

Безлюдье и зной, лишь звенит тишина, но гладки и прочны стены Рансалы, закрыты окованные ворота — Торкас сроду не видел столько железа, сколько было на створах огромных ворот.

Он поднял рог и протрубил сигнал: «Я — путник, я прошу приюта», — и звук без эха сгинул в темноте. Тайд осторожно тронул за плечо, и Торкас поглядел ему в глаза. Он знал: придут и отворят. Его здесь ждала судьба.

Пришли и отворили. Огромный человек, немного выше Торкаса и много шире в плечах. И тёмное широкое лицо, которое ничто не прикрывает, так странно, так тревожно знакомо…

— Я — Торкас из рода Вастасов прошу у тебя приюта для себя и своих людей.

— А я Даггар из рода Ранасов, седьмой брат по старшинству, изгнанный из рода. Коль тебя это не страшит, добро пожаловать в мои руины!

Весёлый зычный голос — прогремел и тоже сгинул без эха.

— Спасибо, — сдержанно ответил Торкас. Даггар посторонился. Они проехали сквозь мрак прохода в огромный гулкий двор.

Величье даже в запустенье. Я думал: замок Вастасов величав, а тут я понял: он убог и тесен.

Даггар направил нас к громадине крытых стойл. Здесь были сотни дормов, а теперь лишь наши.

— Вода есть, — сказал Даггар, — мы, Ранасы, умеем добывать воду из камня. Вот с кормом худо — мы скотины не держим.

— Ты тут не один?

— Со мной жена и трое слуг — те, кто меня не оставил.

— Корм у нас есть, а вода кончается.

Даггар усмехнулся. Умно и насмешливо он усмехнулся, отошёл от дверей сдвинул огромный камень. Нам бы не сдвинуть его втроём. В тёмной скважине тускло блеснула вода.

— Подземное хранилище?

— Да, — лениво ответил Даггар. — Ночи прохладны, а море, — слава богам! — ещё не совсем пересохло.

Для Торкаса не было смысла в этих словах, но что-то в нём знало, что это значит, и он стиснул зубы, досадуя на себя. Нельзя быть тем, и другим. Или я — или…

Дом, в который привёл их Даггар, был прекрасен и величав. Огромные гулкие комнаты, роспись на стенах — весёлая зелень, счастливая синева, ликующий мир, которого не бывает. И Торкас подумал: а если бывает? А если таким и должен быть мир?