Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - [127]
По этому знаку мгновенно распахиваются двери carceres, и шесть колесниц[341] в едином строю вылетают на трассу. Колесничие в плотно обтягивающих их тела туниках цветов их «партий» стоят в полный рост в легких колесницах, свободные концы вожжей намотаны на поясницы, другие концы соединены с конской упряжью. Все шестеро в едином порыве стремятся к трем высоким пилонам у ближайших ворот (meta), и лишь благодаря какому-то чуду им удается избежать катастрофического столкновения в самом начале гонок. Затем все собравшиеся в цирке зрители вскакивают на ноги и разражаются криками. Вперед вырывается знакомая всем фигура мавра Скорпа, коричневокожего гиганта в тунике «зеленых». Его великолепная квадрига достигает стены в один бросок. Облако пыли, поднятое несущимися за ним остальными пятью колесницами, скрывает их от зрителей. Те неистовствуют на трибунах, шум просто оглушает. Сделавшие ставки на того или иного колесничего близки к обмороку.
Опасности во время гонок; провозглашение победителя. Колесница Скорпа молнией проносится по трассе и, почти не сбавляя скорости, разворачивается в конце ветви и продолжает гонку в обратном направлении. В это время служители снимают по одному шару и одному дельфину в знак того, что завершен первый круг. Остальные колесницы поджимают лидера, остается только удивляться тому, как колесничие ухитряются не столкнуться – оси их колесниц едва не касаются друг друга[342].
Пять кругов сделали колесницы, причем Скорп смело сохранял свое лидерство. Но затем на шестом круге «золотой» колесничий попытался резко вырваться вперед. Однако его колесница опасно накренилась – гонщик потерял равновесие – и перевернулась. Гонщика выбросило, но оказалось, что он был готов к такому и, успев выхватить нож, перерезал вожжи, обмотанные вокруг пояса. Каким-то чудом, сделав кувырок в воздухе, он смог упасть на мягкий песок рядом с трассой, избежав смерти от удара о следующую за ним колесницу. Так что зрители оказались лишены жестокого и хорошо знакомого им зрелища смерти колесничего от удара о другую колесницу или от копыт коней. Тем временем Скорп, не теряя времени и скорости, снова сделал поворот, обойдя еще одного попытавшегося вырваться вперед гонщика, на этот раз «красного» Крескона, и под оглушительный рев толпы закончил гонку первым.
Официальные jubilatores (выражающие ликование) немедленно выбежали на трассу, громко выкрикивая имя победителя первого забега, и новость эта вскоре разлетелась по всему городу. Даже близлежащие города были информированы о победившей «партии», поскольку какой-то сенатор, любитель спорта, пришел на соревнования с клеткой голубей, окрашенных в цвета «партий». Как только Скорпа провозгласили победителем, были выпущены зеленые голуби, и любители гонок и игроки в Остии и Пранесте[343] узнали, что колесничий «зеленых» выиграл первый заезд.
После того как шум на скамьях стих, трубачи снова дали сигнал, и на старт вышла новая шестерка колесниц. Начался второй заезд. Так состязания и проходили в течение всего дня. Если между заездами случался длинный интервал, то канатоходцы, акробаты и конные эквилибристы всегда были готовы развлечь публику. Возможно, в конце дня состоится награждение победителей и финальное состязание между победителями всех предшествующих заездов. Если Скорп победит и в этом состязании, он будет пировать со своими друзьями, без сомнения, более превозносимый и прославляемый в течение одной счастливой ночи, чем даже император.
Схватки гладиаторов даже более популярны, чем состязания в цирке. И все же Скорп, окруженный раболепствующими обожателями и недолговечным богатством, зеленеет от зависти к своим соперникам по популярности – победителям гладиаторских схваток на последних сражениях в амфитеатре Флавиев. Происходящее на песке его арены, похоже, куда более привлекает толпу, ставки там куда рискованнее и выше, страсти куда более исступленные, чем даже на состязаниях в цирке.
Гладиаторские игры представляют собой специфическую деталь римской цивилизации; ничего подобного им не появилось ни в одной из последующих эпох[344]. Они в полной мере иллюстрируют безжалостный дух и безразличие к человеческой жизни, скрывавшиеся за помпезной, блестящей и культурной жизнью римлян в эпоху Великой империи. Правда, люди высокого интеллекта проявляли изрядное презрение к этому явлению, даже большее, чем они испытывали к состязаниям в цирке. «Нет никакого сомнения в том, – писал Сенека своему другу, – что гладиаторы являются преступниками, заслуживающими своей доли, но что такого сделали вы, будучи обреченными наблюдать последние минуты их смертной агонии?» Тем не менее никакой правитель или магнат не мог быстрее обрести «популярность», чем объявив о проведении сражения на арене.
Самые лучшие из императоров устраивали детально разработанные серии сражений – возможно, с болью в душе о том, какие колоссальные и кровавые подачки приходится постоянно бросать толпе; тогда как и император, крупнейшие сановники, сенаторы, жрецы, да что там, даже девственные весталки – все должны были присутствовать на специально выделенных для них местах во время таких сражений. Измысливались даже философские обоснования для подобных боен: мол, зрители лишь закаляются, наблюдая их, а потому и будут более смелыми, когда наступит их собственный час смерти. Правящий император Адриан полагал, что сражения на арене цирков могут быть полезными для поддержания воинственного духа; короче говоря, вся латинская половина империи была привержена этим зрелищам, хотя они никогда так и не стали сколько-нибудь популярными в греческих провинциях
