Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - [118]
Достаточно часто, кстати, суд принимал во внимание и свидетельства рабов. Эти несчастные, имевшие перед лицом закона лишь немногим более высокий статус, чем животные, могли давать свидетельские показания только под пыткой. Ни один владелец рабов, однако, не мог быть принужден, за исключением дел о государственной измене, позволить своим рабам дать показания против него. Но, принимая во внимание, что пытка считалась необходимой, если хозяин раба добровольно предложил его в качестве свидетеля, как мог раб осмелиться дать негативные показания о своем хозяине, если по возвращении домой его ждало жесточайшее бичевание? Скажем вкратце, что ситуация со свидетельствами рабов была по сути такой же, что и в Афинах. Таким образом, использование дыбы и столба для бичевания – грязное пятно на в высшей степени утонченно разработанной, обычно здравой и гуманной юридической системе Рима.
Письменные показания; высокая степень адвокатского искусства. С другой стороны, куда больший вес в суде имели надежные письменные показания. Общественные документы из государственного архива и дотошные отметки в банковских книгах постоянно цитировались в письменных показаниях. Большая часть судебного красноречия также имела высокий уровень. Школы риторики недаром учили этому своих лучших учеников; несмотря на порой примитивные, бьющие напоказ эффекты, «обращения к чувствам» и ненатуральность, искусство красноречия адвокатов никогда не теряло связь с достижением справедливости. Суд обычно выносил свое решение в пользу того, кто наилучшим образом соответствовал едкому определению «истинного оратора», данному Катоном Старшим: «Vir bonus, dicendi peritus» («Хороший человек, опытный в искусстве речи»), и кто помнил классическое республиканское предписание для всех адвокатов – «Rem tene, verba sequentur» («Схватите суть дела, и слова последуют»)[316].
При рассмотрении всех дел, не касавшихся интересов высшей власти, римский суд, вероятно, являлся самым беспристрастным и чистым, каким только может быть людской суд, а любой судья страстно желал сделать то, что формально считалось истиным и правильным. В судах Рима часто ощущался такой дух в его наилучшем выражении.
Популярность и необходимость терм. По мере приближения вечера, однако, если только в суде не рассматривался чрезвычайно важный случай или если адвокаты оказывались лишены ораторского дара, бесстрастные облаченные в тоги фигуры на скамьях суда начинали проявлять признаки беспокойства. Да и сами адвокаты, в свою очередь, с последними каплями воды, вытекавшими из клепсидр, были готовы перенести окончания своих речей с требованиями сурового наказания или прощения на завтра. В судебном заседании объявлялся перерыв, и судьи, тяжущиеся, адвокаты, зеваки – все покидали базилики и спешили с одним желанием, разделявшимся и другими жителями Рима самых разных классов, – «В термы!».
Жаркий итальянский климат делал частые омовения не только приятной, но и необходимой процедурой, но в суровой древности первых лет республики Сенека особо заверял нас, что основатели Рима не испытывали необходимости омывать все свое тело чаще чем раз в неделю (nundinae)[317]. Но еще задолго до эпохи Адриана, однако, ежедневное омовение стало личной необходимостью. Такое омовение обязательно предшествовало ужину. Ни один уважающий себя человек не мог без него чувствовать себя комфортно.
По мере распространения обычая омовений соответственно возрастали и его роскошь и совершенствование. Ежедневные омовения стали социальным церемониалом, и специальные места для совершения их стали столь же необходимы, как форум или триклиний. Другие народы в иные эпохи могли равняться или превосходить римлян в их действительной чистоте, но никому из них не удалось создать нечто подобное тем громадным общественным thermae, во множестве разбросанным по столице[318].
Роскошные частные термы. Вероятно, каждый сенатор и большинство амбициозных всадников имели роскошные частные термы в собственных особняках. В них они бывали, когда посетить общественные термы им было почему-то не с руки либо когда требовалось освежиться в перерыве между долгими переменами блюд во время большого ужина с друзьями.
Роскошь этих частных терм оказывалась порой столь непомерной, что даже нашла свое отражение в сочинениях философов-стоиков. Сенека записал на восковой табличке высказывание некоего аристократа, который чувствовал себя впавшим в бедность, если «стены [его терм] не сияли громадными драгоценными плитами мрамора из Александрии, на которых были вырезаны рельефы, заполненные камнем из Нумидии, если сводчатый потолок не был расписан разнообразными сюжетами, а купальня, вода в которую поступала по серебряным трубам, не была выложена мрамором с острова Тасос». Про этого же аристократа говорилось, что «множество богатых вольноотпущенников восторгались богатством его терм, украшенных искусно подобранной коллекцией статуй и десятками колонн, которые ничего не поддерживали, но служили лишь в качестве украшений». Эти частные термы, однако, имели существенное значение в основном для тех, кто был предан наслаждению погружаться в их воды по нескольку раз в день.
