Один день тьмы - [65]

— Ты будешь со мной и будешь служить мне всегда, — сказала она, улыбаясь тонкими кроваво‑алыми губами.

Дикие, собравшиеся вокруг них, молчали, и только едва слышно потрескивал забытый догорающий костер, роняя алые всполохи на ее кровавое платье и на бледные щеки, искрами вспыхивая в медно‑рыжих волосах. Она была прекрасна, как сама земля, и все подчинялось ей, даже ночной ветер, ласково треплющий тугие змеистые пряди.

— Я пойду с тобой и стану служить тебе, — он встал на колени и прильнул к белоснежной руке, нежной руке, в которой чувствовалась немалая сила и власть.

— Я принимаю твою клятву, — ответила она, поднимая его и касаясь его губ быстрым и жадным поцелуем.

Тогда он думал, что этот поцелуй связал его крепче всяких уз. Он думал так до тех пор, пока на его пути не возникла девочка со странными фиолетовыми глазами — та, что разрушает законы и нарушает запреты, та, перед кем не устоят даже прочные каменные стены, та, которая заставила его вспоминать…

Ловчий поднял голову и взглянул на Полину. Она не смотрела на него и только водила карандашом по бумаге… Девчонка, совсем девчонка! Как же он мог позволить ей изменить его судьбу?!

Скрип карандаша по бумаге… Ловчий знал, что будет защищать ее до конца, чего бы это ему ни стоило…

Задумавшись, он едва не пропустил нечто важное. За дверью кто‑то стоял.

Осторожно, чтобы не спугнуть невидимого пока противника, Ловчий направился к двери и резко рванул ее на себя.

— Что ты тут делаешь?

Худощавая девушка со спутанными темными волосами испуганно вздрогнула и отпрянула.

Он возник перед ней из тени так молниеносно и беззвучно, словно и сам был одной из теней. На его черной косухе пролегли беспорядочные глубокие царапины, словно куртка попала под колесо мельницы, дополнительно оснащенной ножами. Но девушка знала, кто виноват в том, что куртка приобрела свой нынешний вид.

— Ты изменился, — тихо сказала темноволосая, не отвечая на заданный вопрос. — Наши говорят, будто ты предатель. Но я не верю. Я знаю, она тебя заколдовала! Она очень сильная колдунья, я испытала это на себе! Теперь тебя больше не интересует даже охота! Я же вижу, что она губит тебя! Пожалуйста, опомнись!

Она умоляюще смотрела на него.

Ловчий расхохотался.

— И ты пришла спасать меня? Ты?! Разве я давал тебе право меня спасать? Ты — моя собака, и помни свое место!

— Я помню, — Виола униженно склонила голову. — Я лягу у твоих ног и сделаю все, что ты скажешь. Но, пожалуйста, опомнись! Не дай ей погубить себя! Разве ты не видишь, что она губит все, к чему прикасается! Она хуже ядовитой змеи! А ты спас меня… там, в поезде, помнишь…

Девушка протянула к Ловчему руку, но тот грубо оттолкнул ее.

— Убирайся отсюда, это не твое дело! — досадливо сказал он. — И передай Королеве: пусть готовится. Мы присоединимся к ней. Время пришло.

Скрип карандаша по шершавой бумаге… Медленно, до безнадежности бесконечно. Шорох падающего на пол листа — и снова только монотонный скрип… Целые сутки, до последней секунды наполненные этим скрипом.

Ловчий знал лишь один способ избавиться от этого. Так себе способ, однако лучшего у него не было.

* * *

Итальянец ждал. Господь велел ему набраться терпения, и он подчинялся своему Господу.

Он не имел права на ошибку, зная, как коварно зло. У сатаны есть множество способов смущать людские души. Его собственная жизнь была посвящена уничтожению тех, у кого и вовсе не имелось души. Он называл их куклами сатаны и ради того, чтобы очистить мир от этой скверны, даже был вынужден иногда общаться с теми заблудшими душами, что отвернулись от Господа и предались лжи и магии. Его заботило только служение, и он знал, что Бог направит его ровно в нужный час в нужное место, как бывало уже не раз.

А поэтому вновь и вновь перечитывал знакомые строки Библии.

Придет ли время, когда зло будет полностью искоренено, а землю унаследуют праведники?… Работы предстояло еще очень много: покончить с куклами сатаны, а затем заняться остальными грешниками. Скорее всего, до светлых времен наступления рая на земле он не доживет, но хотя бы будет знать, что всю свою жизнь посвятил этой великой цели.

Артур, ход № 9

— Итак, сын мой, я счастлив, что мои дети успели вовремя.

Старейшина говорил так, словно ничего не произошло. Отец всегда предпочитал сохранять хорошую мину, сколь дурна ни была бы игра. Артур, уже оправившийся после страшной раны, стоял перед ним, не отводя глаз. Им не нужно было слов. Они прекрасно понимали друг друга с полувзгляда. Ни один из них не был готов простить другого, но оба были пока слишком нужны друг другу. Больше всего молодому вампиру хотелось взять Отца за шкирку и, хорошенько встряхнув его, спросить, осталось ли в том хоть капелька человеческого или он даже в своей прошлой жизни не знал, что такое любовь, сострадание, совесть. Но, увы, позволить себе этого он не мог. Ставка слишком высока. Спектакль должен идти своим ходом.

Артур опустился на одно колено и коснулся лбом массивного перстня на высохшей руке старейшины, с отвращением играя отведенную роль:

— Благодарю, Отец мой.

— Жаль, что ты опоздал и девчонка успела совершить непоправимое. Мы все глубоко опечалены тем, что произошло с нашим дорогим гостем. — В провалах глаз старейшины не отражалось никаких чувств, но если бы можно было вообразить себе какое‑то из них, это была бы насмешка.