Одесские катакомбы - [5]

Нe повезло и с домом, купленным на Молдаванке. Несколько дней рыли в нем подвал. Но когда было все готово и осталось только перевезти печатный станок, о подвале узнали посторонние люди. Пришлось и от этого места отказаться.

Была еще одна неудача создать типографию в поселке около Хаджибейского лимана. За немалую плату здесь сняли подходящий дом и привезли сюда печатный станок. Однако хозяин дома передумал и не разрешил установить его.

Особенно острая необходимость в собственной типографии возникла, когда пришли англо-французские оккупанты и следовало наладить выпуск уже не одной, а нескольких газет и листовок. Да и владельцы типографий, боясь расправы интервентов, все чаще стали отказываться от печатания большевистской литературы.

Тогда областной комитет решил создать типографию в катакомбах. Для этой цели выбрали район села Куяльник, в 8 километрах от центра города. В случае провала здесь легко было обороняться и скрываться от преследователей. Из катакомбы на поверхность вели два выхода: один через верхнюю площадку на горе, другой — через хату крестьянина Игната Конопатенко (подпольная кличка Семен). Он работал на водопроводной станции и был связан с подпольщиками.

Основное помещение типографии представляло собой нечто вроде большой комнаты. Вдоль стен были сделаны каменные помосты для касс со шрифтом. Потолок обтянули брезентом, чтобы известняковая крошка не сыпалась на шрифты и печатную машину.

Когда помещение было подготовлено, областной комитет партии поручил члену подпольной организации Григорию Демьяновичу Венгржиновскому достать необходимое оборудование. Его снабдили фиктивным удостоверением, в котором значилось, что податель документа является владельцем типографии в Березовке. Венгржиновский купил в Одессе печатную машину «американку» большого формата, типа «маркони». Ее разобрали, погрузили на подводу и под вечер повезли в село Куяльник. У Пересыпского моста подводу остановил белогвардейский патруль.

— Что везете? — спросил молодой прапорщик.

— Части от локомобиля, — ответил Венгржиновский.

Увидев, что действительно лежат части какой-то машины, патруль пропустил подводу, и она благополучно прибыла в село, во двор Игната Конопатенко. Поздно вечером Г. Д. Венгржиновский и печатник П. Е. Питерский перенесли части машины в катакомбу.

— Работа была неимоверно тяжелая, — рассказывал Г. Д. Венгржиновский. — Расстояние от входа в катакомбы до места, где устанавливалась машина, было 800 метров. Рискуя быть задавленным повисшей над входом глыбой земли, при тусклом свете керосиновой лампы пришлось шаг за шагом, иногда ползком перетаскивать по узкому проходу одну часть машины за другой. На следующий день таким же путем были куплены и перевезены шрифты.

Условия работы в катакомбах были очень тяжелые. Работать приходилось в сыром, холодном подземелье, не говоря уже о том, что в случае провала типографии ее рабочим грозил немедленный расстрел. Воздух здесь был затхлый, естественное освещение отсутствовало. Керосиновые лампы от недостатка кислорода еле горели, пришлось заменить их карбидными фонарями, а от них было угарно. Но все это не испугало подпольщиков. Нашлись и наборщики, и печатники — члены партии и сочувствующие большевикам. Первыми рабочими тайной типографии были Г. Венгржиновский, П. Питерский, Л. Бураков.

Чтобы добраться до типографии, необходимо было пройти настоящие подземные лабиринты, кое-где даже ползти на коленях. Вначале, когда еще не освоились с подземными ходами, подпольщики иногда подолгу блуждали, прежде чем находили типографию.

Вскоре число наборщиков и печатников достигло 15 человек — как в обычной средней типографии того времени. Работали посменно. Продолжительность смены — 24 часа: в целях конспирации надо было реже входить и выходить из катакомб. Дел всегда хватало. Набирали и печатали газету «Коммунист» на русском, французском и польском языках. Причем это не был перевод с одного языка на другой, содержание каждой газеты было разным. Издавались листовки на русском, французском, английском, польском, румынском, греческом языках.

…Командующий войсками Антанты на Восточном фронте французский генерал Франше д'Эспере был обеспокоен тем, чтобы солдаты подчиненных ему армий не узнали подлинных целей интервенционистского похода в Республику Советов. Еще до вступления антантовских вооруженных сил на территорию Советской России Франше д'Эспере издал приказ, разосланный всем командирам полков, в котором говорилось:

«Следует считаться с тем, что с того момента, когда наша армия, развивая свои операции на русской территории, войдет в соприкосновение с большевистским населением, революционная пропаганда может широко распространиться среди войск. Настойчиво предлагаю всем командирам частей бороться с такой пропагандой».

Написано это было в середине ноября 1918 года. А два месяца спустя главнокомандующий союзными войсками на юге России генерал Бертело вынужден был признать, что идеи пролетарского интернационализма глубоко проникли в сознание рабочих и крестьян, одетых в военную форму войск Антанты. В этом отношении интересен еще один приказ, подписанный во второй половине января 1919 года уже упомянутым нами генералом д'Эспере: