Одержизнь - [181]

Подросток опирается спиной на бочку у входа. Голубые глаза шарят взглядом, словно выискивая что-то, что могло быть не замечено, не спрятано, что выдаст присутствие Акеми.

– Что-то вы зачастили по поводу неё, – допивая суп через край плошки, ворчит Чалье. – До тебя приходили эти… которые теперь твоя родня. Тоже её спрашивали. Только где ж я вам её достану?

Жиль кивает, рассыпаются по плечам светлые, словно солнцем выбеленные, волосы. «Вырос малый, – внимательно вглядываясь в черты его лица, думает Чалье. – Будто и не было пацанёнка, которого мы с Гревье за борт на спор кидали. Этого парня я уже не знаю. Но вижу, что не прост. Тот Жиль кутёнком был светлым и привязчивым, а в этом, незнакомом, сталь чувствуется».

– Я вас очень прошу, – тщательно подбирая слова, выговаривает Жиль. – Скажите ей, что я её ищу. Что я не сдамся. Что она нужна мне. Пожалуйста.

– Увижу – скажу, – ворчит боцман, убирая солонку и кусок недоеденной лепёшки в металлический ящик.

Он хочет добавить что-то ещё, но Жиль уже бредёт прочь, накинув капюшон и пряча руки в карманы.

– Дядя Огюст, – подаёт голос Жереми. – Хоть ты меня режь, но он понял, что ты его обманул.

– Не умничай! – рявкает боцман, провожая долговязую фигуру напряжённым взглядом.

Они дожидаются, пока электромобиль Советника Каро скроется за поворотом, отпирают люк.

– Акеми, всё в порядке, вылезай, – нагнувшись, зовёт Чалье и слышит в ответ тихий стон. – Эй, девка, ты чего? Вставай. Ногу подвернула, что ли? Жереми, придержи-ка крышку.

Боцман спускается в подвал, щёлкает выключателем. Акеми тяжело дышит, забившись в угол, поглаживает живот.

– Ушёл твой ками, успокойся. Давай руку, помогу выбраться. Что значит «нет»? Жить тут теперь будешь? – сердится Чалье.

И только тут обращает внимание на мокрое пятно на полу под девушкой.

– Ох твою же ж мать! – восклицает он, хлопая себя по коленям. – Жереми! Помоги её отсюда вытащить и пиздуй со всех ног за рикшей. Давай быстрее, кишка ты рыбья! Я подсаживаю, ты вытягиваешь, ну, шевелись!!! Акеми, дурища, помогай нам, встава-а-ай!..

«…Дурацкое письмо получилось, я знаю.

Я ж не умею. Но, если нужно, научусь. Буду писать тебе письма каждый день. Лишь бы тебе это было приятно.

Лишь бы ты улыбалась, Акеми.

Я вырасту и переделаю этот мир для тебя. Когда смотришь на Азиль глазами сироты Боннэ и глазами Жиля Бойера, видишь куда больше. Ещё совсем недавно мне была противна мысль о том, что придётся стать одним из Советников. Власть для меня была чем-то вроде Ада. Только вместо чертей – градоуправленцы, ломающие тебя под свои интересы.

Я сам их переломаю. Я смогу.

Когда знаешь, какие у города запасы и возможности, и когда видишь потребности людей, начинаешь понимать, что надо делать.

Осталось продумать, как изменить город без революций и мятежей. Я найду способ.

Война – самое отвратительное из того, что было в моей жизни.

Я видел, к чему приводят красивые огненные речи. Я буду помнить мёртвых стариков и расстрелянных детей на улицах, пока жив.

Акеми… не думай, что я ещё слишком юн и много на себя беру.

Я смогу, вот увидишь.

Я смогу всё, что может человек. И, наверное, даже немножечко Бог.

Только будь со мной, пожалуйста.

Как чудо. Как звезда, что каждую ночь зажигается на севере. Как биение сердца.

Будь моим смыслом. Не исчезай…»

– Ну что ты плачешь-то, дурёха? Всё позади, а она в слёзы. Рожала – ни звука не проронила, а теперь ревёт, как по покойнику. Бернадетт, держи ребёнка крепче. Ух, хороша девочка! Крепкая, сильная! Слышишь, как орёт громко? Убирай руки от лица, взгляни на неё. Тёмненькая, в вашу породу. А голубоглазая-то какая! Бернадетт, ты у косых когда-нибудь голубоглазых деток видела, скажи? Смотри, мамочка, любуйся. Полотенце, Бернадетт! Давай мы тебя завернём, малышка. Держи вот, дурёха, не реви. Твоя, твоя. Никто не возьмёт, не смотри так. Что? Сама ты страшненькая, все новорожденные такие! Твоя – красавица, огонь-девка будет, помяни моё слово! Ох, орё-от! Приложи к груди, пока все тут не оглохли. Вот так. Молодец. Как ты её?.. Йоко? Ну, пусть будет Йоко. Только не урони. И не спи, погоди ещё! Смотри на дочь. Смотри, не засыпай! Дурёха же, вот-вот! Скажи, Бернадетт? Ну чего стоишь, лентяйка! Выйди, скажи мадемуазель Адати, что всё хорошо. Йоко… ну надо же какое имя…

«…Я люблю тебя. Пожалуйста, позволь мне сказать тебе это словами. Хотя бы ещё раз.

Твой Жиль Бойер».

16.11.16–09.05.17