Одержимый женщинами - [31]

Много борделей я в жизни повидала, и этот был не хуже других. По крайней мере, откроешь окно, и пахнет океаном. Я тут знала каждого встречного и поперечного – нотариуса, аптекаря, мясника. Папаши приводили к нам своих половозрелых сынков. В гостиной пахло мастикой. Хваленый рояль был обычным пианино, неликвид из магазина, его дали в придачу к настенным часам, которые висели в баре. Точное время мы никогда не знали, на них не было стрелок. Вот зараза, память! Пианино было изгрызено червями, все какое-то перекошенное, как рожа судьи, мы его покрасили в белый цвет, как в кино про джаз. И вдобавок оно было еще и беззубое, половины клавиш не хватало. Его открывали для двойняшек, если заглядывали приезжие коммерсанты. Они на нем играли в четыре руки, вернее, тренькали в четыре пальца упражнения для начинающих. Одевались малолетками – белые носочки, банты в волосах. Жуть сплошная. Чтобы развеяться, пили искристое. Постоянным клиентам подавали белое вино местного разлива. На этикетке написано: «Солнечные погреба». И все, ничего другого не положено.

Ну и про Мадам. Чистая сказка! Она сперва промышляла где-то в колониях, но бросила ремесло и стала надзирательницей в борделе. А потом получила наследство от брата, виноторговца. Ей тогда было еще за тридцать и собой была ничего, одевалась только как последняя оторва, чтобы сбить с толку. Не злая тетка, иногда настроение ничего, а иногда совсем не в духе. Когда ничего, вообще слова из нее не вытянешь.

От всех этих выдумок Белинды прямо мурашки по коже. Я не проголосую за то, что сумасшедших вешать надо, но если наши дорожки с ней снова сойдутся, постараюсь от нее держаться подальше. А вообще-то смешно до колик: платья как у принцессы, комнаты с прозрачными пологами, ванны с горячей водой. Все эти хоромы, о которых она поет, чистое вранье, иначе все девки кинулись бы работать в борделях, а нам пришлось бы самим письма носить на почту, а там пусто – даже марку никто не продаст.

И еще одно, раз уж эта дура до скончания жизни не поумнеет. Нас в «Червонной даме» было не десять, как заповедей, а семь – как семь смертных грехов: Белинда, раз уж вы ее так величаете, для нас была всегда Жо или Жоржетта, Мишу, Магали, двойняшки и я, ну а потом появилась Лизон.

Она бросила своего мужа-кузнеца, вдвое ее старше, потому что тот с ней вообще перестал разговаривать. А вот почему перестал, этого она не говорила. Ни разу не видела, чтобы она танцевала что-то, кроме танго, фокстрота или вальса мелкими шажками, так же как и мы все. На редкость прилипчивая, когда клиентов бывало не густо, во все дела лезла, если попадешь ей под руку. А так, неплохая деваха. Я часто водила к себе наверх одного мужика, который считал себя супергигантом и требовал, чтобы мы с ней работали на пару. Так она никогда не возникала из-за денег.

А вот с Жоржеттой никто не хотел связываться. Со всеми разругалась. Я-то сама не склочная, но меня воротило, когда она перед мужиками начала из себя цацу корчить. Теряли кучу времени, только чтобы о цене договориться. Вообще-то на рожу она ничего, глазища зеленые, такая даже монаха прошибет, но воображала и скупердяйка, да к тому же еще злопамятная. Если бы вы смогли расспросить всех наших, кто в то время работал в заведении, они подтвердили бы слово в слово.

Я сказала – в то время, погодите, сейчас дойдем до этого. Она прям-таки из кожи вон лезла, пока рассказывала, чтобы все годы смешать в одну кучу. По поводу побега из крепости – я за все время слышала только об одном-единственном. Это правда, что солдаты приходили к нам обыскивать дом. И среди ночи, никто не спорит. Но то ли я впала в маразм, то ли форма и краги были не голубыми, а цвета хаки, я так помню. Уже давно тогда голубые отменили.

Конечно, любой может ошибиться. Было это в год мобилизации в армию, конец августа, за несколько дней до начала войны. Помню плакаты с триколором. Польша, линия Мажино, только об этом и разговоров. Все клиенты уходили в армию, Джитсу тоже.

Про этого отдельный сюжет. Похотливый, как кот, он повсюду просверлил дырки, чтобы за нами подглядывать, когда мы в чем мать родила расхаживаем. Одет был, как японец, с повязкой на лбу, точно как в россказнях Жоржетты, но когда ему отвешивали затрещину, чтобы научился уму-разуму, сразу распускал нюни. Как баба! А уж как ныл, когда в армию забирали! Накануне мы решили бросить жребий: кому из нас вдевать в ножны его шпагу. Выпало Магали. Он засунул и высунул, она даже ничего почувствовать не успела. Он так горевал, ведь она сделала все, что полагается, чтобы ему было, о чем вспомнить. Потом он ей такие письма пламенные писал, впору страховаться от пожара. Ублажала ли его Мадам, не знаю. Наверное, у нее тоже были свои тараканы. Все это рассказываю, чтобы показать, что я даты не путаю.

Мне было тогда двадцать два. Я первой пришла в «Червонную даму». Шестнадцать приводов, но без исправительных работ, два заведения за спиной. Мне только не по себе было, что зад у меня стал цвета гуталина, а так я все принимала как должное. Всегда всем довольна. В ту пору было модно сиськи и ляжки наружу выставлять, я – ни в какую, и ничего, сошло… Иногда чувствовала себя одиноко, но каждому свое, главное – не прозевать! Больше ничего интересного сказать о себе не могу. Нет, забыла. Зовут меня не Зозо, а Сюзанна, почему пошло Зозо да Зозо, сама не знаю.