Одержимые - [48]

Докурив пятую, я понял, что остался в курилке один. Я даже не заметил, когда все ушли. Часы прокричали мне, что пара идет уже пятнадцать минут. А я даже не знаю, где и какая. Я нервно раскурил шестую и прислушался к внутренним ощущениям. Как обычно все. Пустынно, тихо, но словно тень крадется, готовая прыгнуть и хищным ударом сбить с ног, откусить голову и раскрошить череп мощными челюстями. Безумно захотелось вымыть руки. Я поборол себя и пошел на пару.

Аудиторию я нашел через десять минут. У меня снова падал термос, двоилось в глазах, а в тетради вновь появлялись нечетко выведенные дрожащей рукой непонятные рисунки, в которых нельзя было разобрать ни одного образа, ни одной фигуры, ни одной детали; они не вызывали ни одной ассоциации. Рисунки эти появлялись на бумаге в те мгновения, когда мой разум был в высшей мере затуманен, а в голове бесновались дьяволы, имя которым – легион. Я стоически боролся с собой. Через сорок минут я выходил в туалет. После занятия я понял, что оно было последним. Не сказать, чтобы я вздохнул с облегчением. То, что происходило в институте, было только первой частью моего ежедневного кошмара.

Общественный транспорт ужасен. Не из-за пробок или давки. А из-за поручней. Поручни. Везде: грязные, залапанные, замызганные. При одном взгляде на них меня начинает тошнить. Как люди могут спокойно за них держаться? Десятки, сотни людей. Ежедневно. Самое отвратительное, что есть в мире – это поручни в общественном транспорте. Теплые и липкие, кислотно-зеленые, желтые или ненатурально-голубые. Яркие цвета еще больше давят на психику. Если подержаться за поручень, а потом понюхать ладонь, в нос ударит ужасающая смесь из запахов пота, грязи и ржавчины. Я лучше умру, чем прикоснусь к ним. В то же время я прекрасно понимаю, что эта фобия у меня отнюдь не от чистоплотности или педантичности. Даже это отвращение проистекает из того же самого мощного источника, из-за которого я каждый день потихоньку лишаюсь разума, из-за которого мое будущее пропадает, превращаясь в бесконечное и статично-цикличное настоящее.

Я вернулся домой к четырем. Вечер только начинался, а мне уже не давали покоя параноидальные мысли о том, как я переживу эту ночь. Я уже не мог ничего делать спокойно, сосредоточенно, не растекаясь мыслями по мирозданию. Я уже дергался и внутренне дрожал. Я знал, что надвигается ночь, еще одна ночь, темная, беспросветная, которой не будет конца… Угнетающая, бессонная, тяжелая как гидравлический пресс. Ночь моего очередного болезненного перерождения.

Я вспомнил, что должен был после каждой пары звонить лечащему врачу и отчитываться о своем состоянии. Почему-то сегодня я забыл об этом. Видимо, тяжелее обычного было, и многое отвлекало от обязанностей. Меня немного мутило – в голове роились тысячи, миллионы идей и мыслей, не позволяющих сосредоточиться на чем-то более двух секунд. Я кое-как нашел сотовый, сжал губы, прищурился, съежился, набрал номер и сбивчиво, тихо пробормотал в двух словах о сегодняшнем дне. Я так мало разговариваю, что, пожалуй, речевой аппарат у меня скоро совсем атрофируется за ненадобностью.

Врач спросил, пью ли я все таблетки, и в нужное ли время, и в той ли дозе… Я не стал ему говорить, что пью их только тогда, когда кожей чувствую приближение тяжелой горячки, причем не глядя на то, сколько я их пью, какие они, в каком количестве, и вообще я их не пью, точнее не запиваю, а просто глотаю. Таблетки у меня для самовнушения скорее, чем для лечения. В отличие от врача, я не тешу себя беспечными надеждами на то, что весь этот кошмар излечим крошечными белыми шариками кальция.

***

Записи наблюдения.

Понедельник

Объект наблюдения «К».

Пол – мужской.

Приблизительный возраст – 22-23 года.

Внешность: шатен (темный), короткая стрижка, темные глаза (почти черные), смугловатая кожа, яркий румянец (после одышки) – большим неровным пятном по обеим скулам. Крупный разрез глаз, грозные кустистые брови, красивый прямой нос, неровные асимметричные губы, которые делают его порой похожим на брюзгу-старика или на жабу. Красивые ладони и пальцы, не слишком широкие плечи, стройный, коротковатая шея.

Голос: очень редко разговаривает, тихо, надломленно, практически неразборчиво. Такое ощущение, что ему не хочется разговаривать вообще, будто это приносит ему тяжесть или боль. Обращается к кому-то только в самых крайних случаях, держится особняком. Его голос похож на голос спящего/только что пробудившегося и очень сонного человека, речь заторможена.

Курит, любит наблюдать за окружающими людьми.

Ходит в темной одежде, походка угловатая и медлительная. Взгляд мрачный, большие карие глаза. Подавленное выражение лица. Нечеткие движения.

Я давно присматриваюсь к нему, но теперь решила делать записи, потому что выводов накапливается все больше, необходимо их фиксировать и систематизировать.

Объект избегает общества, долго не может находиться вместе с группой, уходит. Ни с кем не разговаривает, кроме старосты. Сидит всегда один, позади всех, ведет себя, мягко говоря, странно. Мне кажется, ему либо скучно, либо противно, либо неудобно в нашем глупом обществе с глупыми и низкими разговорами, поэтому на перерывах он либо уходит к подоконнику, либо в курилку, либо куда-то еще, и я понятия не имею, куда он испаряется временами. В общем, предпочитает быть один.