Одержимые - [17]

Айзек впервые в жизни не знал, что ему делать. Он готов был отдать свою жизнь, чтобы сохранить это поразительное буйство красок в пределах женского тела, но понимал, что не сможет спасти ведьму от казни.

– Как твое имя, ведьма? – спросил Айзек, повелев стражникам отойти.

– Кеита, – спокойно ответила девушка.

– Признаешь ли ты свою вину? – вновь спросил инквизитор.

– Признаю, – сказала Кеита и опустилась на колени.

Усилием воли Айзек заставил свой голос не дрогнуть.

– Есть ли у тебя последнее слово?

– Король умрет сегодня. Предсказанное почти свершилось. Все, что происходит сейчас – и есть часть предреченного.

Толпа зароптала.

Айзек не мог поднять топора над головой Кеиты. Но ради короля он должен был это сделать. И вот, подняв топор, он стал опускать его, но рука его соскользнула с ручки, и лезвие вошло в тело неверно – неточно, не с полной силой, и вошло оно только наполовину, тогда как должно отсекать в один удар. Кеита были еще жива, когда Айзеку пришлось вытащить лезвие из шеи ведьмы и замахнуться снова. Струи крови побежали из ее прекрасного рта, рыжие волосы стали багряными в области шейных позвонков. Инквизитор замахнулся второй раз – более уверенно, и в этот раз лезвие вошло точно в прежнюю рану и отделило голову от тела.

После того, как тело и голову Кеиты унесли, Айзек отбросил топор в сторону, снял маску и сошел с плахи.

– Постой, куда ты? – закричали ему стражники. – Здесь еще пять ведьм, ты должен выполнить свои обязанности до конца!

– Я допустил ошибку и больше не имею права считаться лучшим палачом короля нашего, Бертрана Великого, – отвечал инквизитор.

Войдя к королю, Айзек потребовал его личной аудиенции. Король принял его, и тогда Айзек воскликнул:

– Король! Сегодня я впервые полюбил женщину, как завещал нам господь наш. Но ради тебя я убил ее. Я самый несчастный из всех людей в твоем государстве!

– Я дам тебе много золота, – испуганно сказал король. – Ты забудешь ее. Не печалься, Айзек. Ты лучший палач короля.

– Уже нет, – возразил Айзек. – Я был им до сегодняшнего дня. Я своими руками лишил себя счастья. Я недостоин жить.

Сказав это, инквизитор встряхнул кистью и схватил выпавшее из рукава лезвие, какие носят наемные убийцы, и замахнулся, и бросил его в короля, и попал ему прямо в правый глаз. И Бертран Великий пал замертво на троне своем.

Тогда же вышел Айзек из покоев мертвого короля, и отправился к реке. И взобрался на край моста, глядя в реку, и показалось ему, что он видит в воде лицо своей любимой, и слышит голос, который зовет его вниз.

И закрыл глаза инквизитор, и сделал шаг вниз, к любимой своей, и захлебнулся, и потонул в водах. И пал король от рук женщины, как и завещала Каина, и пал сам Айзек от любви к этой женщине и от ужаса перед грехом своим.

МАНЕКЕН

Олси не любила ходить по магазинам. И не потому, что ей не нравилось делать покупки. Просто в каждом супермаркете, в каждом бутике, куда бы ни привела ее мама или подруга, стояли они. Манекены.

По причинам, непонятным ни ей, ни окружающим, Олси не могла долго находиться рядом с ними. Отчего-то эти безобидные изделия из пластика в форме человека пугали ее, заставляли вздрагивать от холодка, пробегающего по шее, и отводить глаза. Но даже если Олси отворачивалась полностью, она не могла отделаться от тревоги и ощущения, будто за ней внимательно следят. Манекен стоял сзади и смотрел ей в спину. Так чувствительно ее кожа не реагировала больше ни на чье присутствие, а мозг не создавал предчувствия угрозы и желания защищаться ни из-за кого, кроме пластиковых клонов людей.

Увидев манекена, Олси становилась тревожна и взбудоражена. То и дело она кидала быстрый взгляд на человека-вешалку, уверенная в том, что поймает его с поличным. Но манекены как будто все предугадывали наперед, а потому всегда успевали отвести глаза еще до того, как Олси бросит на них неожиданный взгляд.

Олси было тринадцать лет. И несмотря на то, что еще ни разу не получила доказательств собственной теории, она была уверена, что на самом деле в этом одетом пластике есть жизнь, только не обычная, человеческая искорка, а нечто мистическое и искусственно вселенное, от дьявола. Только она никому об этом не рассказывала. Теперь не рассказывала. Полгода назад она решилась поговорить об этом с мамой и до сих пор помнила ее реакцию. Миссис Николсон сначала усмехнулась, решив, что это шутка, но увидев, что ее дочь серьезна, задумалась о детском психологе.

Через неделю Олси пришлось пройти сеанс у платного психиатра, еще через неделю – следующий. Олси догадалась, что это никогда не кончится, если она продолжит настаивать на своем. Ей пришлось соврать, что теперь она не боится манекенов, не считает их живыми, никаких неприятных ощущений в их присутствии не испытывает. Что все это было выдумкой под впечатлением от чтения комиксов. И сеансы прекратились.

Ей пришлось притворяться все оставшееся время, чтобы все это не повторилось вновь. Не хотелось снова отвечать на бесконечный ряд вопросов женщины в белом халате и с блокнотом, которой было совершенно все равно на очевидный факт: манекены живые, они двигаются и смотрят на нас, пока мы не видим этого. Эту женщину вряд ли волновало что-то, кроме денег миссис Николсон.