Одержимые - [58]

— Есть какие-то подозрения?

— Не в подозрениях дело. Просто для профилактики. Это в общем-то относится к студенчеству в целом, и не только вашего института.

— Ах, так… Ну что же, не очень-то приятно быть объектом полицейского наблюдения. Вы позволите, прежде чем высказать свое мнение, я еще посоветуюсь с ректором?

— Пожалуйста, господин профессор. Однако я хотел бы заметить, что эти действия мы предпринимаем в чрезвычайной ситуации.

— Что это значит?

— Мы обязаны выполнить свой долг, независимо от мнения руководства института, хотя, как я уже сказал, мы получили согласие ректора.

— Вы не считаете, господин комиссар, что при отсутствии доброй воли такое заявление можно было бы признать невежливым? Однако мы не страдаем отсутствием доброй воли. Правда, профессор Замбетти?

Замбетти кивнул головой. Сохраняя каменное выражение лица и глядя в глаза комиссару, он сказал:

— Коли дело обстоит так, как вы говорите, то ваш визит является излишним.

— Не совсем так. Я хотел бы попросить, чтобы известие о деятельности наших сотрудников в институте вы согласились объявить публично.

— А вы будете наблюдать за реакцией молодежи. Неплохо придумано, ничего не скажешь. Есть ли у вас еще какие-нибудь поручения? — спросил директор института. — Если нет, то позвольте нам удалиться на обеденный перерыв.

Комиссар поклонился и молча вышел.

— Это неслыханно! — сказал директор. — Видишь, к чему приводит работа террористов? К нарушению существующих веками университетских прав. Я буду протестовать!

Он схватил телефонную трубку и начал набирать номер. Замбетти, уже стоя в дверях, сказал безразличным тоном:

— Протестуй. Пока эти господа не будут мешать моей работе, их присутствие в институте мне безразлично.

С десятиминутным опозданием Тангенс появился в битком набитом людьми ближайшем ресторане. Пока комендант протискивался к столику, который занимал его связной, он по пути сделал заказ официанту. Почти сразу же ему подали тарелку макарон, политых томатным соусом с кусочками молотого мяса. Занятый едой, Тангенс производил впечатление человека, пришедшего в обеденный перерыв отдохнуть. На самом деле нервы его были напряжены до предела.

— Вино? — спросил официант за спиной и, не ожидая ответа, поставил графин перед профессором.

Царивший в помещении шум благоприятствовал интимной беседе. Тихий разговор не могли услышать уши посторонних.

— Со вчерашнего дня отмечено повышенное внимание полиции к Фабиани, — докладывал связной. — Следят за его бюро, на помощь призвали налоговую полицию. Сам он сегодня должен вернуться. Его могут задержать, если найдут что-нибудь незаконное. Наша квартира в порядке. Сегодня ночью допрос согласно инструкции. Пленки доставлю в институт завтра утром.

— Нет. В институте шпики. Я сам заберу их у тебя. Восемь утра, бар «66», вариант «папка».

Это означало замену одинаковых папок, неоднократно ими проверенный способ.

— Хорошо. Буду в восемь. С Корой я договорился в «Станде», как было условлено. Что-нибудь еще передать?

— Им не надо. Пусть действуют как договорились. Зато «Семинариста» предупреди. Пусть не является на встречу с Рико. Прервать с Фабиани всякую связь. В случае, если он сам начнет ее искать, не проявлять инициативы и тотчас же сообщить мне.

— Это значит, что отменяется «Паром», да?

— Я, кажется, выразился ясно. «Парома» не будет.

Итак, он принял окончательное решение: Рико не узнает, где содержится сенатор, и, само собой, не будет принимать участия в допросах.

— Известишь Кола́, — продолжал профессор, — чтобы он был готов. Новое сообщение он получит в три часа пополудни. В четыре оно должно быть доставлено в «Коррьере делла Сера». После того как задание будет выполнено, отошлешь Кола́, пусть сидит и ждет вызова. На его место введешь «Барана». Это все.

Связной отставил тарелку и позвал официанта.

— Три тысячи восемьсот, — сказал официант и тут же получил четыре банкнота по тысяче лир каждый.

Связной покинул общество профессора, попрощавшись с ним обычным «чао». Здесь его знали как приятеля профессора и корреспондента римской газеты, кем он и был в действительности, работая для небольшого либерально-демократического журнальчика.

Едва самолет поднялся с парижского аэродрома, стюардессы, как обычно, разнесли газеты и напитки. Рико опустил спинку кресла, расстегнул ремни и лег вздремнуть. Ему не хотелось ни пить, ни есть, не было и желания разговаривать с сидящими рядом пассажирами. Он спокойно анализировал положение, в котором оказался. Из слов Зиффа он понял, что положение Босса несколько пошатнулось. Было ясно, что это Степпс довольно успешно высаживает его из седла. Будучи более глупым, чем Босс, и к тому же страдая неудовлетворенным самолюбием, адмирал может оказаться гораздо худшим начальником, чем нынешний шеф, тем более что он будет стараться любой ценой провести в жизнь новые концепции и методы. Вполне вероятно, что Степпс постарается доказать нецелесообразность и плохое руководство проводимой сейчас операции. Рико без труда понял, что Зифф очень осторожно формулирует свои оценки. Он ограничился только передачей приказаний и не дополнил их, как это бывало раньше, собственными комментариями или общими рассуждениями о характере операции. Кроме того, Зифф скрупулезно проверял все европейские пункты контактов, исключая лишь Италию, как бы тем самым давая понять, что за проводимую там операцию полностью отвечает Рико. О’кей, старик, справлюсь сам.