Одержимость смертью - [13]

На обшарпаных дверях обоих лифтов висели таблички «Не работает». Ученики, персонал и простые посетители выражали своё мнение по поводу этой ситуации с разной долей юмора и раздражения, расписывая двери ругательствами, анатомически невозможными предложениями и иллюстрациями к этим предложениям. И всё это на множестве языков.

— Полагаю, что лифты не работают уже не первый день, — прокомментировала Пибоди.

Ева же просто уставилась на один из наборов странных символов и букв, в то время как её мозг — или что-то в подсознании — перевело фразу со своего рода плоским юмором.

— Ё* твою мать, — пробормотала она и Пибоди заморгала.

— Что? Почему?

— Не твою мать.

— Но ты только что сказала…

Ева нетерпеливо замотала головой.

— Это на русском. Типичное русское ругательство, — вытянув руку, она провела пальцем по надписи на двери. — Ё* твою мать.

Пибоди внимательно посмотрела на фразу, на которую показывала Ева, и решила, что это с тем же успехом могли быть и иероглифы.

— Откуда ты это знаешь?

— Наверное, видела где-то.

Но это не объясняло как она могла знать — именно знать — что лифты не работают уже несколько недель. Развернувшись, Ева начала подниматься по лестнице.

И точно так же Даллас не могла сказать, почему её сердце стало биться чаще, когда они поднимались выше, проходили мимо других студий и залов. Чечетка, джаз, детская балетная студия. Или почему, когда они с Пибоди поднялись на четвертый этаж, музыка, звучащая здесь, задевала какие-то струны в её душе.

Следуя за мелодией, Ева вошла в помещение.

Их встретила худая как щепка женщина в черном трико и легкой юбке. Её ярко-красные волосы были убраны с лица, которое, как показалось Еве, было лет на тридцать старше чем тело.

Кожа у женщины была белой как слоновая кость, а губы — красными, как и волосы.

Она отдавала команды на французском группе танцоров у станка, которые в ответ исполняли разные па ногами — вытянуть пальцы, поставить ступню ровно, поднять ногу, согнуть колени.

В углу студии мужчина отыгрывал четкий темп на старом пианино. Казалось, что он ни на что не обращает внимания, на его губах застыла легкая полуулыбка, темные глаза казались мечтательными на его заостренном лице, обрамленном темными волосами с широкими седыми прядями.

Когда Ева и Пибоди вошли в комнату, один из танцоров — парень лет двадцати с темными волосами, стянутыми во вьющийся хвост — посмотрел на них и нахмурился.

«Интересно, — подумала Ева, — как парень в трико и балетной обуви так быстро распознал в них в нас копов».

Женщина остановилась, уперев руки в бедра.

— Хотите заниматься — записывайтесь. Занятие уже началось.

В ответ Ева показала свой значок.

Женщина шумно вздохнула.

— Алексей, продолжи занятие.

Нахмурившийся парень кивнул, презрительно фыркнул и, повинуясь команде, оторвался от станка. Женщина же указала Еве и Пибоди на коридор.

— И что могло вам понадобиться? — Спрашивала она своим хриплым, не терпеливым голосом с сильным акцентом. — У меня занятия.

— Наталья Баринова?

— Да, я Баринова. У меня нет никаких дел с полицией.

— Вы знаете Гизи Жабо?

— Да, знаю, — продолжала Баринова тем же пренебрежительным тоном. — Она ищет Беату, которая сбежала в Лас-Вегас.

— Вы уверены, что Беата Варга направилась в Вегас? — настаивала Ева.

— А куда еще? Эти девчонки думают, что смогут получить много денег, показывая сиськи и таская на голове огромные перья. Они не хотят работать, потеть, страдать, учиться.

— Беата сказала вам, что уезжает?

— Нет, эта девчонка ничего мне не сказала. Но она бросила занятия. Она не первая и не последняя. А потом появилась её бабка — хорошая женщина — она искала свою взбалмошную внучку, у которой, между прочим, был талант. Талант, растраченный впустую. Впустую.

Жесты Баринововй явно свидетельствовали о гневе.

— Я ей это сказала, сказала Гизи, у Беаты есть талант. Нужны дисциплина и практика. Не нужно тратить впустую время на чечетку, джаз и прочую современную ерунду. Я и Беате тоже самое говорила. А она — фьють — и уехала.

— Когда вы в последний раз видели мадам Жабо?

— Ух… — Баринова нахмурилась, взмахнув рукой. — Кажется, день назад. Точно, вчера. Она часто заходит. Иногда мы вместе пьем чай. Она сказала, что танцевала в прошлом, у нас есть общие темы для разговоров. Она хорошая женщина, а Беата не проявляет к неё должного уважения. Мадам Жабо говорит, что с Беатой случилось что-то плохое, но я не понимаю, как это может быть? Беата умная и смышленая, если только она не сбежала в Вегас. Так это Гизи попросила вас прийти? Как и полицейских до этого?

— Нет. Мадам Жабо была убита сегодня днем.

— Нет, — Баринова выставила вперёд обе руки, словно пытаясь оттолкнуть эти слова. — Ннет. Как это случилось?

— На нее напали в переулке за домом, где она жила.

Баринова закрыла глаза. — Так жестоко. Я буду молиться, чтобы она обрела покой, а её убийца горел в аду. В этом есть и вина Беаты. Эгоистичная девчонка.

— Когда вы видели Беату в последний раз?

— Ох, — женщина снова взмахнула рукой, но на этот раз в её глазах были слезы, вызванные известием о смерти Гизи, и отвращение, адресованное Беате. — Несколько недель назад, а может и месяцев. Она пришла на занятие, воодушевленная участием в каком-то мюзикле. Девочка упорно работает, это правда. Я дала ей роль с Алексеем в нашей осенней премьере. Это мой сын, — добавила она. — Они с ним хорошо танцевали на занятиях, а потом она сказала об этой своей новой роли — не знаю, правда это или нет. Но вскоре после этого Беата перестала приходить на занятия. Я заставила моего брата Сашу позвонить ей, но она так и не ответила. Мы всё это рассказали полиции, когда они приходили.