Одарённая - [38]

На пороге он неуверенно остановился, словно не знал, подойти ближе или держаться на расстоянии. Она тоже не знала, чего хочет, – знала только, что нужно оставаться спокойной, не смотреть на него и ничего не думать, чтобы ему нечего было красть. Она встала, пересекла столовую и выглянула в окно: двор был пуст, заходящее солнце золотило все вокруг. Катса почувствовала, как за ее спиной По все-таки вошел в комнату.

– Прости меня, Катса. Умоляю, прости.

На это ответить несложно – нет, она не простит.

Деревья в саду Ранды были еще зелеными, некоторые цветы еще цвели. Но скоро листья переменят цвет и опадут. Придут садовники с огромными граблями, соберут листья с мраморного пола и увезут на тачках. Она не знала, куда их увозят, – должно быть, на огороды или в поля. Эти садовники – настоящие работяги.

Она не простит.

Кажется, По подошел еще на шаг.

– Как… как ты узнала? – спросил он. – Расскажешь?

Она оперлась лбом о стекло.

– Почему ты не используешь Дар, чтобы узнать ответ?

Он помолчал.

– Я бы мог, наверное, если бы ты думала конкретно об этом. Но ты не думаешь, а я не могу бродить у тебя в голове и выуживать что захочу. Точно так же как не могу подавить свой Дар и перестать видеть то, что не хочу видеть.

Она не ответила.

– Катса, сейчас я знаю только, что ты злишься, ты в ярости от макушки до пят, что я сделал тебе больно, и ты не хочешь меня прощать. Не хочешь мне доверять. Это все, что я сейчас знаю. И мой Дар всего лишь подтверждает то, что я и так вижу своими глазами.

Катса прерывисто вздохнула.

– Гиддон, – сказала она оконному стеклу, – сказал, что не доверяет тебе. И сказал точно теми же словами, которые ты мне уже говорил. И, – она махнула рукой, – были и другие намеки. Но слова Гиддона поставили все на свои места.

Сейчас он стоял еще ближе, наверное опирался о стол, положив руки в карманы и глядя ей в спину. Катса сосредоточилась на виде из окна: двор под ручку пересекали две дамы, кудри у них на макушке прыгали вверх-вниз.

– С тобой я был не так осторожен, – сказал он. – Не так тщательно скрывал. Можно даже сказать, временами я поступал небрежно. – Он помолчал, а когда заговорил, голос его был таким тихим, словно он разговаривал со своими сапогами. – Потому что хотел, чтобы ты узнала.

Это его не оправдывает. Он воровал ее мысли, не говоря ей, хотя хотел сказать, но это ничуть его не оправдывает.

– Я не мог тебе сказать, Катса, никак не мог, – проговорил он, и она резко развернулась:

– Прекрати это! Сейчас же! Прекрати отвечать на мои мысли!

– Я не стану этого скрывать, Катса! Больше не стану!

Он не опирался о стол, не держал руки в карманах, а стоял, вцепившись пальцами в волосы. Лицо его… она не станет смотреть на его лицо. Катса снова отвернулась к окну.

– Я не собираюсь больше ничего скрывать от тебя, Катса, – повторил он. – Пожалуйста, дай мне объяснить. Все не так ужасно, как ты думаешь.

– Тебе легко говорить, – сказала она. – Это не твои мысли больше тебе не принадлежат.

– Почти все твои мысли по-прежнему принадлежат тебе, – возразил он. – Мой Дар открывает мне только то, что касается меня. Близко ли ты от меня, что делаешь, твои мысли, чувства, намерения по отношению ко мне. Мне… мне кажется, это что-то вроде инстинкта самосохранения, – неуверенно закончил он. – Как бы там ни было, поэтому мне и удается с тобой сражаться. Я чувствую твои движения, не видя их. И что еще важнее, чувствую энергию твоих намерений в отношении меня, знаю каждый шаг, который ты собираешься сделать против меня, раньше, чем ты его сделаешь.

От такого невероятного заявления у нее перехватило дыхание. В голову пришла вялая мысль: так вот каково приходится ее противникам, когда она бьет их в грудь.

– Я чувствую, если кто-то хочет сделать мне больно и как, – продолжил он. – Чувствую, если человек желает мне добра или доверяет. Чувствую, если кому-то не нравлюсь. И чувствую, если меня собираются предать.

– Как ты предал меня, – вставила она, – не сказав, что умеешь читать мысли.

– Да, это так, – продолжал он упрямо. – Но все, что ты рассказала мне о своих мучениях из-за Ранды, Катса, мне нужно было услышать из твоих уст, как и все, что ты рассказала о Раффине, о Гиддоне. Когда я встретил тебя в замке Мергона, помнишь? Когда мы встретились, я не мог заглянуть в твои мысли и узнать, что ты вызволила моего дедушку из темницы. Я даже толком не знал, был ли он в темнице, – я находился еще слишком далеко, чтобы его почувствовать. И с Мергоном я не говорил – вранье Мергона бесполезно. Я не знал, что ты оглушила всех стражников. Все, что я понял: ты меня не знаешь и не уверена, стоит ли мне доверять, но убивать не хочешь – из-за того что я лионидец, и, может быть, из-за какого-то другого лионидца, хотя непонятно было, кого именно и при чем он там. А еще я почувствовал… не знаю, как объяснить, но я почувствовал, что тебе можно доверять. И все. Поэтому я решил тебе довериться.

– Наверное, это удобно, – горько сказала она, – чувствовать, кому можно доверять. Если бы я так могла, мы бы сейчас здесь не стояли.

– Прости, – повторил он. – Не могу выразить, как мне жаль. Мне было тошно оттого, что я не мог тебе открыться, это мучило меня каждый день, с тех пор как мы стали друзьями.