Ода утреннему одиночеству, или Жизнь Трдата - [28]

Если уж зашла речь о власти как таковой, то задним числом стало понятно, что это неразрешимая проблема. Ясно, что власть не должна быть в руках сатрапа — коммунистического, феодального или любого другого, но в руках идиота, статистически среднего гражданина, олицетворяющего демос, она тоже быть не должна. Демос отнюдь не во всем лучше сатрапа, а в чем-то заметно хуже, особенно что касается людей, с властью не связанных, потому что если сатрап один или их немного, то демоса, то есть идиотов, много, и их власть монолитнее. Быть диссидентом в сатрапские времена опасно, но зато у тебя есть много сторонников или, по крайней мере, сочувствующих, которые в пределах возможного оказывают тебе поддержку, быть же диссидентом в условиях демократии означает абсолютное одиночество, ибо против тебя весь демос. О сомнительном вкусе демоса я уже говорил, поэтому каждый человек, обладающий более или менее тонким аппаратом восприятия и вынужденный жить в условиях демократии, волей-неволей начинает мечтать о другом. Но если этот человек раньше жил при советской власти, он вообще уже не знает, о чем мечтать. Может показаться, что хорошо бы передать власть в руки экспертов, но тут мы сразу оказываемся перед трагическим, я бы сказал, вопросом: а как это сделать? Во-первых, кто способен решать, каким именно экспертам дать власть? Даже если мы оставим этот вопрос без ответа и просто представим себе положение, когда нужные эксперты уже выбраны (смею полагать, среди друзей того, кто этим озаботится), это нас тоже никуда не приведет, потому что не просматривается ни одного способа установления и сохранения такой власти, которая удовлетворяла бы умного человека. Демос хоть и глуп, но не настолько, чтобы ни с того ни с сего подпустить к власти кого-то, кто будет за него решать, что он должен делать со своей единственной бессмысленной жизнью. Ведь эксперты, если они идеалисты (а прагматик, кстати, в эксперты и не годится, потому что у него нет идеалов), придя к власти, начнут делать попытки интеллектуально и эмоционально его развивать (как это в своем роде, пусть неуклюже, старались сделать даже коммунисты), но разве демос интересует что-либо, кроме пива и закуски? Если взяться за поиск доказательств теории Дарвина, стоит внимательно рассмотреть демос — в нем сохранилось достаточно атавизмов как от амебы, так и от акулы. Демосом руководят инстинкты, поэтому в один момент он наверняка просто воспротивится тому, что из него хотят сделать. А это означает, что эксперты должны будут применить насилие (что, кстати, для них есть и единственный реальный способ прийти к власти) — но тогда сразу возникнет неразрешимое противоречие, потому что экспертам, как людям с более тонкой духовной структурой, насилие противно. Это логично, ибо, если насилие было б им по нраву, это означало бы, что структура их духа не тоньше, чем у демоса. Так или иначе, факт, что в ситуации, когда некий сатрап без колебаний пустил бы немножко крови, эксперт наверняка задумается, что делать. Это примерно та же дилемма, перед которой иногда оказываются роботы Азимова: с одной стороны, им запрещено причинять людям вред, с другой же — они видят, что, не причиняя кому-то вреда, они тем самым нанесут еще больший вред другим или ему же. Какое бы решение эксперт в такой ситуации ни принял, все они априори будут неверными, а это означает, что мы имеем дело уже не с настоящим экспертом, а с таким, который, чтобы сохранить авторитет и власть, вынужден будет в дальнейшем обратиться к мифологии и насилию, как и любой сатрап. Обычно из экспертов со временем и получаются сатрапы: демос превращает их в таковых.

Итак, мы видим, что без того социального слоя, который Платон называл стражами и который ныне называют силовыми структурами, не удержится ни одна власть. А это ставит эксперта перед еще одной дилеммой: ведь если он, как мы уже говорили, настоящий эксперт, иными словами, утонченная натура, следовательно, он не может не понимать сущности этого слоя, то есть в лучшем случае мы имеем дело с тунеядцами, а в худшем — с бандитами в законе, обычно же с их симбиозом. Стражи — это та категория людей, которые ни на что разумное не годятся, ни одной профессии выучиться не могут, а хорошо жить и показывать свои власть и силу хотят. Ясно, что ни один эксперт не может способствовать возникновению или существованию такого слоя, в противном случае он оказывается в глубоком моральном конфликте с самим собой. Существование тунеядцев-насильников компрометирует любую власть уже до ее прихода к власти, что и следовало доказать.

Когда был создан Конвент и начались митинги, я, конечно, всего этого еще не знал и скорее лишь интуитивно сторонился скопления народа — точно так же, как в детстве я предпочитал играм во дворе чтение книг, — но чем больше время обнажало скрывавшееся за ликами пламенных революционеров будничное честолюбие, тем сильнее я сомневался: будет ли новая власть заметно лучше прежней? То есть для кого-то она наверняка должна была оказаться лучше — но для кого-то другого, скорее всего, настолько же хуже. В мире всегда постоянное количество успехов и неудач, счастья и беды, вопрос лишь в том, между кем и как все это распределено. Что все богатство нельзя дать в руки добродетели уже потому, что в подобном случае стирается грань между этими двумя понятиями, нам уже несколько веков как известно из писем некого придуманного Монтескье восточного вельможи, но о самом простом и в простоте своей, как говорится, гениальном способе, как — а именно с помощью лотереи — каждый год перераспределять состояния и должности, внезапные возвышения до самого трона и столь же неожиданную опалу, даже любовь и смерть, об этом нам удалось прочесть только сравнительно недавно, когда цензура нам это наконец позволила. По крайней мере, вавилонский этот принцип, когда золото или виселицу дарует жребий, более захватывающ, романтичен и где-то даже более честен, чем пертурбации того же склада, которые производят, придя к власти, политические группировки. У коммунистов хватало родственников, друзей и одноклассников, которых следовало наделять кабинетами и печатями, и было б наивностью думать, что у Конвента их нет. Таким образом, смена власти наверняка принесла дивиденды тем людям, которые к этой власти пришли, и их близким, но я к таковым не принадлежал, да и не мечтал в их рядах быть. Деньги, разумеется, были нужны и мне, но я, дурак, хотел получать их за свой труд — проклятое советское воспитание. В общем, чем умнее человек, тем он глупее, и наоборот, в этом смысле я понимал самую примитивную часть тех, кто рвался к микрофонам: кто они были до Конвента? Никто. Смена власти для них была единственной возможностью избавиться от приставаний жены типа: «Как это Арам смог поступить в партию, а ты не можешь?» Сложнее обстоит дело с образованными, иногда даже с интеллигентными людьми, чем власть могла приманить их, этого я так и не понял.