Очищение болью - [33]

Не вытерпев, однако, женщина, обратилась к владельцу дорогого фрукта с хитрецой:

– Григорий Петрович, а что же вы яблоки не едите?

– Да не люблю я их, Мария Михайловна.

– А зачем покупаете?

– Для аромата, будут вянуть – выброшу.

У бедной матери моей, жившей в постоянной бережи, руки опустились, крестьянское нутро ее перевернулось:

– Да как это так? Сушили бы тогда, что ли, для компота, глупо ведь добро переводить.

«Глупо» вёл себя порою Петрович, на материнский взгляд, и бывая в деревне. То средь лета попросит купить ему барашка на шашлык, («Да какой же крестьянин по эту пору скотину режет» – изумится мать), то предложит вместе с ним поехать в Москву на недельку.

– Да, где я сейчас по лету домовницу найду? – всплеснет руками хозяйка, – на кого скотину, кур оставлю?

– А вы их забейте на мясо, вернетесь, новых купите, – дает практический совет вроде бы серьёзный, грамотный человек. Конечно, как физик-атомщик, далекий от сельского хозяйства, он вряд ли и впрямь понимал, что поголовье скота и птицы легко порушить, но нелегко восстановить. Хотя как великий руководитель того времени, его воспитанник, он и на самом деле смотрел на село, на народ наш с некоторой легкостью, относился ко всему окружающему, быть может, не отдавая отчёта в этом себе, потребительски. Это отношение сказывалось, вероятно, и во взгляде на природу. Ведь вот парадокс: атомные станции в основном строились в нетронутых, экологически чистейших местах. Чем руководствовались в таких случаях проектанты? Или они надеялись, что созданная инфраструктура от контакта с природой, благоразумной и величественной, станет и сама таковой, как и их души от общения с невинными, беззаветными людьми? Если это так, то надежды не оправдались.

Ну, а тогда, уж где-то года через два появились недалеко от нашей деревни, в окрестностях села Борок, дорожные строители. Буквально за считанные дни они кинули «бетонную ветку» до него от районного центра через прекрасные сосновые леса и искусственное озеро, сработанное в давние времена монахами Железо-Борского монастыря. Кстати сказать, монастырь этот имел богатую и печальную историю. Отсюда начал свои похождение небезызвестный авантюрист, сын боярина Отрепьева (дом его и сейчас еще стоит в Костромском районном городке Галиче) – Гришка, самозванный царь Всея Руси – Лжедмитрий I.

Здесь проводила в ссылке тяжкие дни свои жена Великого Московского князя Василия III – отца Ивана Грозного. Святая обитель, благодаря царским подношениям, неустанным трудам его обитателей – монахам, занимавшихся кустарным способом выплавкой железа (о его месторождениях говорят многочисленные и поныне «ржавцы» в районе реки Тёбзы), была сказочно богата, ей пророчили статус Лавры, который имеют, к примеру, Киево-Печёрский, Троице-Сергиев и Александро-Невский монастыри.

После Октябрьского переворота 1917 года, в годы гражданской войны, монастырские храмы разграбили, да так, что потом, когда в районном центре создавали краеведческий музей, то из Железо-Борского монастыря не могли для него представить ни какой такой реликвии, святыни, даже малой иконки, кроме железных пудовых цепей, которые одевали на себя послушники, укрощая плоть и принимая суровые обеты. Но осталось рыбное озеро (где когда-то плавали черные лебеди), величественные здания. В детстве с возвышенного места, называемого Яблоковой горой, из своей деревни мы нередко любовались конусообразным шатром одного из монастырских храмов, который якобы изобразил на своей картине «Грачи прилетели» великий русский пейзажист. Насколько это верно, утверждать не берусь. Но коль правда, что на Руси двух одинаковых церквей нет, а изображенная Саврасовым уж очень похожа на Железо-Борскую, то, пожалуй, и в самом деле, не является ли она, так сказать, прототипом художественного шедевра?

При строительстве бетонки, как потом выяснилось, к будущему атомному объекту монастырское озеро осушили – карпы и караси величиной с лапоть вместе с песком и илом летели из водомётов на сотни метров, цепляясь за ветки деревьев, кустарника. Многовековые мачтовые сосны валили нещадно, не заботясь об их реализации, засыпали смолёвые брёвна песком и гравием. Но деревенские мужики и бабы об этом не тужили. Лес-то казенный, а по прекрасной магистрали, о чём мечтали всю жизнь, теперь можно было без прежних трудностей возить на базар крестьянскую снедь.

Но «шоссе» явно предназначалось не для этих целей. Вскоре к Борку пошли по нему мощные крытые машины, потянулся незнакомый народ, поплыла молва о строительстве «Атомной». Никого тогда это, вообще-то, не пугало: мирный же ведь атом-то.

Люди прозрели и всполошились после Чернобыля. Женщины из моей деревни нервно заголосили: «Ой, не нужно нам ни соседки такой (имелось в виду АЭС), ни дороги этой». И не стало тогда в Костромской области большей проблемы, вокруг которой кипели бы с такой силой общественные страсти, как вопрос: быть или не быть АЭС? Надо сказать, что под давлением общественного мнения строительство зловещего объекта приостановили. Но к той поре под районным городом Буем, близ Борка, вырос посёлок атомщиков, в котором поселилось ни много, ни мало шесть тысяч человек.