Очищение болью - [31]

Собственное понимание, осмысление жизни и творчества великих людей Анатолий Михайлович выразил в труде, объединенном примечательным заголовком «Зеркало судьбы народа». Что ж, чаяния, творения, лучших представителей той или иной нации, безусловно, нередко олицетворяют глубинные процессы, что происходят в народных душах. Критик Аполлон Григорьев проговорился однажды о Пушкине, что он – это наше все. Мы этому горделиво вторим, иной раз забывая: все – это не только слава, душевный подъем, стремление к свету, идеал гармонического восприятия мира, но и – ошибки, тяжкая внутренняя борьба, трагическое ощущение безысходности. Анатолий Михайлович вслед за Михаилом Юрьевичем Лермонтовым утверждает, что «погиб поэт – невольник чести, с свинцом в груди и жаждой мести». Ой, ли!

В сознании народном смерть Пушкина действительно навсегда запечатлена как национальная трагедия, убийство, последовавшее в результате закулисных интриг, действия темных сил. Но пора бы нам подумать о том, что эти темные силы гнездились и в душе самого Александра Сергеевича. Не в осуждение его, а чтобы понять, мы должны уяснить: как эти темные силы взяли верх над гением. Поэтому, может быть, настала пора задуматься над мыслью В. Соловьева, непонятной, эмоционально неприемлемой: «Пушкин убит не пулею Геккерна, а своим собственным выстрелом в Геккерна».

«Но Пушкин был спасен – спасен Промыслом Божиим», – мне очень импонирует такой ход рассуждений профессора Московской Духовной Академии, доктора филологических наук М. М. Дунаева. Пушкин был спасен от тяжкого греха убийства, хотя жажда смерти противника смертельно отравила раненого поэта. Но ему было даровано свыше право духовного примирения с врагом. Если бы он не использовал его? Представьте себе: Пушкин, злобно торжествующий свой мстительный триумф. Не укладывается в голове. И другое дело – человек с большой буквы, совершивший подвиг прощения собственному убийце.

Так действует Божественный Промысел, внешне похожий вроде бы на случай. Но и случай, между прочим, по определению того же Александра Сергеевича, есть мгновенное орудие Провидения. «Требую, – сказал поэт перед кончиною П. А. Вяземскому, – чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему (Дантесу – Г.П.) и хочу умереть христианином». Поистине: люби врагов своих личных, гнушайся врагов Отечества, презирай врагов божьих.

Так что «солнце русской поэзии» закатилось не с жаждой мести в груди, тягостные дни умирания для него завершились духовным просветлением. О том свидетельствует и В. А. Жуковский: «… я не видел ничего подобного тому, что было в нем в эту первую минуту смерти… Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание».

Верю, пусть не завтра, но Пушкин будет канонизирован. Грехи его еще и Россия отмолила.

Но я слишком увлекся, хотя «виновен» в том, несомненно, мой визави – Анатолий Михайлович, к творчеству которого после всего сказанного, не правда ли, трудно отнестись однозначно. Но тут, думается, следует вспомнить святоотеческую мудрость: душа по природе христианка. И уж, конечно, христианка она у русского воина и сельского сказителя Митрохина, создающего «пергаменты» свои не столько холодным «партийным» умом, сколь горячим сердцем. А ведь известно, что в чувстве, как правило, больше разума, чем в разуме чувств. И мне уже видится вполне закономерным тот факт, что Анатолий Михайлович в венок героев – односельчан вплел, например, любовно и судьбу сельского батюшки Николая Семеновича Ятрова, порядочного, бескорыстного, честного до щепетильности служителя церкви. Судьба каким-то чудесным образом все чаще сводит и сводит Анатолия Михайловича с людьми особой стати, знаний, морали и чести – с людьми глубоко верующими. В одной из своих первых книг опубликовал Митрохин удивительную почтовую открытку, выпущенную в 1943 году, с изображением матроса, стоящего на боевой вахте. Бушлат в обтяжку, широкие клеши, винтовка с приткнутым штыком. Подпись: «Балтийцы на защите города Ленина. Краснофлотец Иван Барабанов». Матрос Барабанов – земляк Анатолия. Он погиб на войне. Ныне имя его высечено на одной из шести гранитных стел, сооруженных в родном селе. Имя его и в книге Митрохина «Ради жизни на земле». Имя и почтовая открытка. Иван Барабанов на вахте – на вечной вахте.

И вот сейчас в руках летописца другая открытка. На ней тоже земляки его. Стоят у Царя-Колокола в день водружения святыни на колокольню Свято-Троицкой Сергиевой Лавры 16 апреля 2004 года. Один из них спонсор сего действа Александр Васильевич Теренин, член торгово-промышленной Палаты России, академик и генерал-лейтенант, другой Николай Николаевич Дроздов, известнейший телеведущий из «Мира животных» и… потомок упоминаемого выше митрополита Филарета (Дроздова), с кем состояли в душевной переписке, находились в прямом контакте Пушкин, Гоголь, и многие другие гении русской культуры, на мировоззрение которых оказал святитель громаднейшее влияние.

И не иначе как Божьим наущением надо, наверное, признать тот случай, что свел Митрохина несколько лет назад с доктором медицинских наук Юрием Сергеевичем Николаевым – человеком – аскетом, отец его был владельцем большой недвижимости в Царской России, но прославился скромностью и религиозностью. И это он сподвигнул Льва Толстого на вегетарианство. А Юрий Николаевич – советский профессор, известный ученый, жил в десятиметровой комнатушке и спал на жестком диване, проповедуя научный метод лечебного голодания. И вот достойный ученик его, Анатолий Митрохин, перенесший четыре инфаркта, издает книгу об активном долголетии и здоровом образе жизни – «С того света возвратясь». Прочтите ее – не пожалеете. Много чего интересного в ней – не буду пересказывать. Отмечу лишь главный вывод в методике долголетия по-митрохински – это: «душевное равновесие, достигаемое добронравием, анализом собственного поведения. Радуйтесь тому, что есть, не завидуйте. Источник радости – творческое дело по силам и душе. Больше улыбайтесь, ничто так не губит человека как тоска и уныние». Как все легко и просто! Но просты ведь и евангельские истины, где то же уныние, к примеру, трактуется как дело бесовское.