Очи синие, деньги медные - [44]

"Если Мамин мертв, значит, можно и вернуться домой... - звенело у меня в голове. - А вдруг он еще жив остался? А может, нарочно распустил слух? Сейчас так делают... чтобы народ зауважал... чтобы избрали во власть повыше..."

В полном смятении мы с Наташей поехали домой к Концевичу. Их коттедж в ряду других подобных строений из красного кирпича ничем не выделялся - двухэтажный, с гаражом сбоку и мансардой под высокой асимметричной крышей. Услышав гудок "мерседеса", на крылечко вышла в серебристой шубейке, наброшенной на плечи, женщина лет тридцати, с очень легкомысленным личиком. Но это лишь на первый взгляд. - Ах какие гости! - пропела она. - Это они, Алик? Вы играете цыганские напевы Сарасатэ? И мне пришлось прямо с порога приступать к работе... Вынул из футляра скрипку, футляр отдал Наташе. Вспомнив школу цыганского ансамбля, усмехнулся сатанинской улыбкой (это действует на слушателей) и, слегка комикуя, дергая плечами и встряхивая головой, в которой кружились огненные мысли "Мамин, Мамин...", выдал стремительную страстную мелодию - сразу из финала "Напевов". Наташенька сидела рядом с хозяйкой и вымученно улыбалась. Я думаю, Концевичи если и обратили внимание на ее дрожащие ручки, то решили - девочка устала из-за перелета. - Шарман!.. - промурлыкала хозяйка, когда я закончил. - Брависсимо!.. Не правда, Алик?

- Правда, - кивал Концевич, стоя у бара и наливая в бокалы французское шампанское. - Угощайтесь. Сам он почти не пил - так, пригубит и уйдет в другую комнату, слышим - звонит по телефону. А жена его, Эля, мигом опьянела, лицо пошло красными пятнышками, стала мне подпевать. Голосок у нее был слабенький, но слух имелся. - Он гений!.. - заговорила бурно Эля, когда муж вернулся с деловым, бесстрастным видом. - Он что угодно умеет!.. Но говорит, руку замучил в молодости, сейчас трудно играть высокую классику. - Если лечится, вылечим, - великодушно пообещал Концевич, поцеловал жену в лоб и уехал - у него срочное совещание на второй буровой. Это рядом, ненадолго. До полуночи по просьбе "мадам" я играл то сидя, то стоя. Она пила, произнося громкие тосты, и насильно нас угощала. - Так мало приезжает культурных людей...- жаловалась она. - Нефть, газ... ужасно! Вовку Спивакова Алик хотел привезти... знаете, "Виртуозы Москвы"? Но Вовка обещал королю Испании концерт... а ведь Алик заплатил бы больше!.. Ах, давайте споем из "Травиаты" застольную!.. Ляль-ля-я!..

Когда Концевич вернулся, моя Наташа сидела в кресле с ногами, дремала, а у меня уже пальцы не слушались. Правда, к этому времени Эля включила очень громко CD-проигрыватель и под его звуки перед нами танцевала босая, как Дункан. Смуглый муж, сверкая глазами, стоял в дверях. Заметив на его лице след губной помады, я быстро подошел к нему, отвел как бы по делу в другую комнату и, достав платочек, стер.

- Сэр... с меня фунт... - пробормотал Концевич, - но не масла, а просто... - Я только теперь понял, что он изрядно пьян. - Вас отвезет водитель. Если мадам отпускает... Мадам отпускала. Она стояла в дверях спальни в голубом сверкающем халате, зажмурив глаза, ожидая немедленных объятий молодого супруга.. С этого дня началась наша с Наташенькой работа, ее - в роли "фрейлины", моя в роли скрипача-затейника. Я играл перед важными гостями из Москвы ( например, прилетали два вице-премьера ) - и они удивлялись, откуда в такой "дыре", в мире сумрачных метелей блестящий музыкант. Я играл и каким-то туркам в зеленых чалмах, эти, слушая, сосали губами: харашо, очень харашо... Я со своей скрипкой предстал и на съезде промышленников Сибири в ресторане "Труба" - мне сограждане кидали червонцы в ноги... Но когда не было концертов (это обычно днем), я должен был идти к жене "барона" и поддерживать с ней светский разговор. Моя Наташа в это время сидела за компьютером и телефонами в приемной Концевича. Она принимала факсовки, варила кофе для шефа и посетителей, улыбалась, улыбалась, улыбалась - так требовал Концевич. К вечеру она сменяла меня - бежала к тоскующей от безделья мадам гладить ей платья и восхищаться ее обувью. А я плелся в ресторан (деться мне больше некуда), играл за деньги. Я еще не оставил мечту увезти мою Наташу за границу. Прошел месяц, мы с ней толком не могли и поговорить - все время на людях. А встретившись в гостиничном номере за полночь, не высыпались - в восемь Наташа должна была быть на месте... Но больше не секретарская работа ее донимала, а жена шефа. - Зачем мне всё это?!. - восклицала Эля, расшвыривая дорогие платья по комнатам ( так рассказывала Наташа). - Куда я в этом могу пойти?! Летом здесь комар размером с таракана... гнус... вы знаете, что такое гнус? О, это живой кошмар, огненный воздух... А зимой? Зимой можно сдохнуть от волчьего воя... и не то что телевизор, даже радио не работает - магнитные бури!.. Ну, съезжу я на пару недель в Венецию или Барселону... но он же не может без своих буровых! Оставит меня - и в Россию... - И мадам рыдала. - А там, Натали, там страшно одинокой... они же все такие горячие, все жаждут схватить русскую девочку!