Очертания последнего берега. Стихи - [33]

В детстве я обладателем был диктофона,

И, читая стихи, ироничный слегка,

Я восторги поэтов прилежно слагал

В дружелюбную глубь двух его микрофонов.

Да, подростком, не знающим мир, глуповатым,

Я приборы любил совершенных конструкций.

Жизнь казалась значительной мне и богатой

При условии чтенья их мудрых инструкций.

Существа человекоподобные рядом

Не тревожили сон мой, что было мне впрок.

Жизнь свою я устраивал как старичок,

Милый, тихенький, но с проницательным взглядом.

“Афиша "Топ Санте"…”

Афиша “Топ Санте”,[209] на ней толпа людей.

Проблемы либидо… Надежное решенье…

Надежней умереть, чтоб синие сиденья

Очистились в метро. Придумать поновей

Уклад, другую жизнь, другое поколенье,

Другие рельсы. Вот сияет

Платформа “Бусико”, не сбиться.

Вся в белой плитке. Полагаю,

Везеньем было бы жениться.

Хочу ярчайший миг прожить,

Он стал бы совершенным даром

И смог бы смерть преобразить;

Феликс Фор…[210] признаки удара…

Мелькают станции, и скоро

Готовиться мне к пересадке.

Жизнь, вот она, почти покорна,

Но всё со мной играет в прятки.

“Жмут велогонщики…”

Жмут велогонщики, средь них

Имеются соцдемократы.

От боли, страха я притих.

Мученья – за победу плата.

Увидев Рийса[211] в их гурьбе

И как ему дается трасса,

Я уж не помню о себе.

Его лицо кривит гримаса,

Он выглядит как человек,

Уверенный: спасенье – в муке.

Войдут в историю навек

Его тестикулы и руки.

Но красоты не будет в ней,

Ни радости, один лишь долг.

И голос жалости во мне,

Надежды голос все не молк.

“Ответственности явный груз…”

Жаку Ле Минору

Ответственности явный груз —

Твоей супруги тачка. Тесно

Тебе в ней, лучше бы петь блюз

С невзрачным маленьким оркестром.

Года идут, а ты все тот же,

Жизнь изменить не бросил план.

Все потому, что ты художник,

Романтик, старый наркоман.

Сторона “Б”

Потом притягивать все вдруг перестает.

Остался прежним мир, и в нем полно предметов

Непрочных, суетных, в которых толку нету,

И льется тусклый свет с безжизненных высот.

Сторона “Б” существованья,

Без радости и без страданья,

Вот только тело износилось.

Вся жизнь становится могилой.

В грядущем – мертвая пустыня,

Лишь прошлое наносит раны,

Пора надежд, самообманов.

Загадка жизни? Нет в помине.

“Приносит вечер мир и разочарованье…”

Приносит вечер мир и разочарованье;

Ход сбавлен, в венах кровь как будто замерла,

В оцепенении размякшие тела,

Прогноз на завтра: солнце скроется в тумане.

Покойно и светло средь загорелых тел,

О смерти позабыть, похоже, их удел.

Программу задали привычки их и гены;

Змей в воздухе повис, один во всей вселенной.

Ни дуновения. Змей падает на скалы,

Ребенок подбежал и смотрит, что осталось:

Обломки планок, ком веревок, клочья ткани.

Природе дела нет до жалоб и страданий.

А детская душа от горя чище станет.

Когда б поднялся ветер, смёл бы, рьяный,

Плоть жалкую, унял болтливость океана!

Когда б поднялся ветер, ветер ураганный!

“Предвестником дождя стал с моря ветерок…”

Предвестником дождя стал с моря ветерок.

Как колесо в крови, диск солнечный алел.

Один на берегу, сжав зубы, я сидел,

От горечи во рту отделаться не мог.

На фоне шимпанзе печален был мой вид,

Сидел я с купленной тобой консервов банкой.

Природа нам должна послушной стать служанкой.

Я был совсем один на пляже и небрит.

Природа заодно с живыми, чей удел

Однажды околеть и массой стать застылой.

Сорваться в пустоту всегда мне страшно было,

И вот, вцепясь в песок, над бездной я висел.

От ливня, грохота исчезло все вокруг.

Я чуял, что попал в лихой водоворот.

Я слишком долго жил. Похоже на просчет.

В неимоверный мрак мир погрузился вдруг.

“Я не приду назад…”

Я не приду назад,

Я не вернусь, о нет,

Сюда, где я чужой,

Где солнце – сущий ад,

Мне страшен солнца свет.

Довольно. Бью отбой.

Дни тянутся, томят

Безликой чередой.

Плясун покинет ряд,

За ним – лишь след пустой.

Воспоминания пениса [212]

“Я знаю цену похожденьям…”

Я знаю цену похожденьям,

Кондомам, брошенным в грязи.

Сама природа пахнет тленьем —

Меня надеждой не грузи.

Я выпил прорву пентотала,

Взахлеб, с “Текилою Санрайз”.

Жизнь просвистала. Всё пропало.

I know the moonlight paradise.[213]

“Ты ищешь – где он, твой sex-friend…”

Ты ищешь – где он, твой sex-friend?

Ты пума, хищница по сути,

Ты птица старая в мазуте,

You’re approaching the end.[214]

“Себя считая "самой-самой"…”

Себя считая “самой-самой”,

Ты в юбке кожаной до пят

Так схожа с модною рекламой:

Гримаса, поза, злобный взгляд!

Мужчины

Мужчины мечтают об одном: кто бы им отсосал.

Когда угодно – хорошо бы почаще,

И кто угодно – хорошо бы красотки.

Все прочее – разговоры о технике.

Кажется, ясно?

“Когда не стоит, все понемногу теряет свое значение…”

Когда не стоит, все понемногу теряет свое значение,

Все понемногу становится неким факультативом:

Приукрашенная пустота наполнена смрадом язв и мучений,

Поражающих плоть. И ты внезапно делаешься прозорливым.

(Напыщенный карлик, таков, как есть,

В отрытую дырку пытается влезть

В промежности той, что зовется “дама”, —

О, повторяющаяся драма!)

Что нам дает коррекция взгляда?

Мир обретает свою непреложность,

Словно попал в боковой объектив.

Навзничь падаешь или ничком,

Ждешь ли бог весть какого оргазма —

Ничто не заменит последнего спазма.

Техника секса здесь ни при чем.

“Размалеванная рыбешка…”

Размалеванная рыбешка – из тех дурех,