Очерки - [21]

И на всем побережье его шаланды славились. Легкие: на берег вытащить — не надо рвать усталые руки. Погоду держать — сиди что дома. А уж про ход и не говори.

Пробовали другие: мерили Антонову посуду и вдоль и поперек. И аршинчиком, и шнурочком. Потом по этой мерке и делали. Все, кажись, так. Пошел в море — не то! Так и не знал никто, в чем секрет.

— Талант имеет в руке, — говорили рыбаки.

В руке ли талант, в глазу ли, а только Антон ни разу за всю свою пьяную жизнь не дал промашки: все шаланды на славу, и какая лучше — сказать трудно, — хозяева спорят.

Избяной инженер

А вот есть в России плотники. Ну и плотники! О них по всей России слух идет: кологривские ребята. Знаменитые потомственные плотники, из роду в род. Чуть не всем уездом плотничают — Кологривским уездом, Костромской губернии.

Вот иной раз слышишь — говорят:

«Куда годится? Топорная работа!»

Скажите-ка это костромичу! Он вам покажет, что топором можно сделать. Топор у него острый как бритва. И этим топором он и карандаш очинит, и ложку из дерева вырежет, и бревно по шнурку обтешет, что рубанком выстрогает!

Возьмет топор за обух — вот нож и стамеска. И такую резьбу на тесине, на оконном наличнике вытанцует, что глядишь и диву даешься: да неужто это топорная работа?

А как схватил топор за самое топорище двумя руками — держись! Тут и столетний дуб не устоит.

И для всякой работы, для всякого удара — своя ухватка. Надо знать, как взяться за топор: когда повыше, под самое горло, когда за обух, а где за топорище, за самый конец — для силы, для широкого маху.

Хороший плотник тяпнет топором — и как раз по метке. Кажется, положи ему волос, так он волос вдоль надвое разрубит.

А со стороны глядеть — ляпает, кажется, топором как зря.

Наш Север — страна лесистая, сосновая страна. Деревни у нас деревянные, да и города городили из бревен. Было где понатореть плотникам в избяном деле. Не просто избу рубили: четыре угла да крыша.

Нет, ставили избу для уюта и чтоб с виду была приветливая. Чтоб жить тепло и смотреть радостно.

Такие избы и сейчас стоят у нас на Севере.

Глянешь: не изба — дворец. Да и в каком дворце на крыльцо санями въедешь? А столбики? А ставеньки резные? А наличники? И на все свой уклад, свое правило.

Ладит плотник ставни. И это не зря. Ставня что? Солнцу дверь. Ставню отпирают — солнышко впускают в горницу.

Вот на ставнях и режет плотник солнце.

А кто солнце встречает? Петух. Режет мастер и петуха.

А спроси его: почему?

— А иначе-то как же? Так уж заведено у нас.

На крыше «конек» конем и кончается. Резным конем. Он вперед глядит. Будто не изба это, а та кибитка, в которой праотцы кочевали и заехали сюда на Север.

Знает деревенский архитектор весь устав, как надо по чину избу ставить.

Чин-то чином, а все же у каждого своя рука. Бывает веселая рука у мастера. Кажется, изба как и все — а смеется изба. Другая уже старая, столетняя, покосилась, а все по-старушечьи улыбается.

Рубит мастер избу, загорелись руки — и пошел затейничать.

И у крылечка столбики, и на столбиках пояски и выкружки, а столбики надутые, чванные.

На оконце наличник закрутил резной, выпиленный. Там ковырнул, тут подтесал, а все не так, все мало! И уж нарядно глядит изба, празднично.

Нет, неймется мастеру, дай уж я ее разделаю по-своему, по-нашему!

Пройдет век, и все прохожие поглядывают: стара, стара. А видать: была красавица.

Другой плотник — серьезный мужик. Этот рубит избу кряжистую. Та же она во всех статьях, да смотрит не так. Сыто глядит, с достоинством. Кажется, в землю уперлась, корнем вросла. Без улыбки, нахмуренная. Так, кажется, и говорит прохожему: «Проходи, проходи мимо. Мне твоего не надо. А своего уж не дам».

— Неприветливая, — говорят про нее, — хмурая изба!

Ночевать сюда не попросишься.

Как-то проездом видел я в Костромской губернии избенку. Уж не знаю, сам ли хозяин ее ставил, или уж такой чудацкий плотник к нему забрел.

Стоит изба, и вся вразвалку. Будто сейчас из кабака. Вот, кажется, сейчас шатнется и станет, раскорячась, среди улицы. Вот она я! Задорная изба. Кучер смеется, кнутовищем кажет:

— Стороной, что ль, объехать?

А как разобрать — все будто правильно. Будто и не хуже других. Как иное лицо: все, кажется, на месте — и нос, и две ноздри, и глаза не косые. А глянешь — и в кулак прыснешь.

Вот тут и видна рука. У какого мастера хорошая рука, знают того во всей округе. В дальние деревни зовут.

Заживется крестьянин, затеет новую избу ставить — едет к мастеру с поклоном. И бабе неймется, и ей туда же! Да ведь как же? А клетушечки, а кладовочки, а сенцы да лавочки — бабье ведь это дело. Мужик что? Ему лишь бы крепкая да видная, а бабьего удобства не соблюдет, всего не выговорит, тогда вот и майся всю жизнь. Разве что, не дай господи, погоришь.

Мастер на бабу не глядит, будто ее и нет вовсе. Да и баба-то в стороне сидит и только кой-когда словечко вставит:

— Клетушечку попросторней бы!

Мастер будто и не слышит вовсе, что там из угла пищит. А сам уж на ус намотал.

Хозяину первый вопрос:

— Лесу-то припас?

Хозяин знает, что мастер строгий, и уж навез лесу сто дерев. Вот и мастер приехал. Это только лес посмотреть. Глянет на бревно и говорит: