Очерки, статьи - [14]

От рыбы не исходит опасности, но те, что круглый год выходят в море в слабенькой лодке, не ищут опасности. Можешь быть абсолютно уверен, что ты, и не ища, непременно найдешь ее, и потому ты всеми силами пытаешься ее избежать.

Поскольку Гольфстрим — неосвоенная территория, только по самому его краю и ловят рыбу, — то есть только местах в десяти на тысячи миль потока, и никто не знает, что в нем водится за рыба, и какого она размера, и какого возраста, и даже какие именно животные и рыбы живут на разной глубине. Когда ты дрейфуешь в открытом море, рыбача с четырьмя удочками на глубине шестидесяти, восьмидесяти, ста и стапятидесяти морских саженей, где всего семьсот саженей глубины, никогда не знаешь, кто может ухватить маленького тунца, которого ты насадил как наживку, и каждый раз, когда катушка начинает раскручиваться, сначала медленно, затем пронзительно щелкает, и рукоять гнется, и ты чувствуешь сквозь толщу воды весь этот огромный вес сопротивления удочке, пока ты потягиваешь и отпускаешь, потягиваешь и отпускаешь, потягиваешь и отпускаешь, пытаясь оторвать удочку от живота, пока рыба не выпрыгнет — в этот момент всегда пробирает дрожь, и не нужно никакой опасности, чтобы ощутить ее. Это может быть марлин, который выскочит высоко вверх, дернется вправо, и потом ускачет в несколько прыжков в море, разбрасывая брызги, как скоростной катер, пока ты кричишь, чтобы лодку направили за ним, видя, как ослабевает катушка еще до того, как лодка развернется. Или будет это рыба-меч, бряцающая перед тобой своим здоровенным мечом. Или какая другая рыба, какую ты и не видывал прежде, отправится прямиком на северо-запад, как погруженная подводная лодка, и больше не покажется, и на исходе пяти часов рыбак останется с выпрямленным крючком. Всегда охватывает дрожь, когда рыба увлекает тебя, и тебя сносит все дальше.

Когда охотишься, ты знаешь, что ты преследуешь, и самое большее, что может стать твоей добычей, это слон. Но кто скажет, что попадется тебе на крючок однажды, когда тебя унесет на полторы сотни морских саженей по Гольфстриму? Возможно, марлин или рыба-меч, по сравнению с которыми те рыбы, которых мы видели пойманными, покажутся карликовыми; и каждый раз, когда рыба заглатывает наживку и тащит тебя, тебе кажется, что, возможно, это ты попался ей.

Карлос — наш кубинский друг, ему пятьдесят три года, он ходит на марлина с тех пор, как ступил на борт ялика со своим отцом в возрасте семи лет, и как-то рыбачил он в глубоком море, когда ему попался белый марлин. Рыба дважды выпрыгнула, а затем нырнула, и когда она нырнула, Карлос внезапно ощутил ее огромный вес и не мог держать удочку, которую утягивало вниз и вниз, сопротивляться было невозможно, пока рыба не прошла свыше ста пятидесяти саженей. Карлос говорит, он чувствовал ее тяжесть и прочность, словно она зацепилась за самое дно моря. Потом удочку внезапно ослабило, но он все еще чувствовал вес той рыбы и туго натянул леску. Какая-то беззубая рыба, похожая на марлина или рыбу-меч, сомкнула челюсти поперек восьмидесяти фунтового белого марлина и сжала его и держала так, что все внутренности его были раздавлены, а огромная рыба стала удаляться с восьмидесяти фунтовым марлином в пасти. Наконец все отпустило. Какого же размера оно должно было быть? Я предположил, что это мог быть какой-нибудь гигантский кальмар, но Карлос возразил, что на рыбе не было следов присосок и что было ясно видно: рыбу раздавило челюстями формой, как у марлина.

В другой раз старик рыбачил в одиночку на ялике за пределами Кабаньяс и поймал большого марлина, который на прочной пеньке утянул ялик далеко в море. Два дня спустя старика подобрали рыбаки в шестидесяти милях к востоку, а голова и передняя часть марлина бились о борт лодки. Остатки рыбы — меньше половины — весили восемьсот фунтов. Старик вел ее день, ночь, день и еще одну ночь, тогда как рыба плыла все дальше и волокла лодку. Когда она приблизилась, старик подтолкнул лодку в ее сторону и проткнул рыбу гарпуном. Она билась сбоку лодки, на нее нападали акулы, и старик отбивался от них в одиночку на ялике в Гольфстриме, колол их, бил, кидаясь на них с веслами, пока не обессилел и акулы не пожрали все, что смогли урвать. Когда рыбаки нашли его в лодке, он плакал, едва не лишившись рассудка от своей утраты, а акулы все еще кружили вокруг него.

В чем же прелесть того, чтобы рыбачить с борта? Да в том, что это — непонятные и дикие существа невозможной скорости и мощи и красоты — под водой ли, в прыжке ли, — неописуемо, чего ты никогда не увидишь, если не отправишься за ними, ты неотделим от них и чувствуешь их скорость, их силу и дикую власть так близко, как если бы скакал верхом на лошади. Тридцать минут, час или пять часов ты связан с рыбой так же, как и она связана с тобой, ты укрощаешь ее и объезжаешь, как объезжают лошадь, и в конце концов приводишь ее к лодке. Из тщеславия и потому, что на рынке в Гаване за ее тушу дадут немало денег, ты багришь ее и затаскиваешь на борт, но когда она у тебя на борту, ты не испытываешь восторга; вся прелесть — в борьбе с ней.