Очерки современной бурсы - [24]

Но вот наступает три часа: время обеда. Снова звонок. Опять молитва, благословение дежурным священником трапезы, чтение «Жития», благодарственная молитва.

За обедом у бурсаков есть приятный момент: раздача писем помощником инспектора.

Обед закончен. Час-полтора свободного времени. Каждый проводит его по-своему: одни ложатся «на боковую», другие беседуют, прогуливаются по лавре или с разрешения начальства отправляются в город по неотложным делам.

Без пятнадцати минут пять звонок оповещает бурсаков о начале полдника. Все отправляются в столовую, молятся, съедают по булочке с чаем и опять молятся.

В пять часом звонок, сзывающий на вечерние занятия. Семинаристы и студенты академии обязаны готовиться к следующему дню именно тогда, когда предписывает начальство, и обязательно под его неусыпным наблюдением.

Среди бурсаков были люди самых разнообразных характеров и способностей. Одним, чтобы выучить урок, требовался час-два, а остальное время они изнывали от скуки или занимались посторонними делами. Другие, менее способные, не могли одолеть семинарской премудрости и за четыре часа, отведенные на подготовку. Им нужно было прочитывать вслух текст учебника и особенно цитаты, чтобы сколько-нибудь сносно выучить их.

Сидит, бывало, зубрила за своим столом, раскачивается из стороны в сторону и бормочет себе под нос:

— Бог есть дух, бог есть дух, бог есть дух…

Это мешает соседу.

— Замолчи, долбежник! — злобно шипит сосед.

А долбежник и рад бы замолчать, но иначе ему не выучить урока. Примолкнет он на несколько минут, а потом снова за свое. Опять негодование соседей, а не то и подзатыльник.

— Замолчи, говорят тебе русским языком! Мешаешь, негодяй!

Встает долбежник и принимается расхаживать по аудитории, приговаривая все те же слова:

— Бог есть дух, бог есть дух, бог есть дух…

Неоднократно воспитанники духовных школ обращались к начальству с просьбой отменить вечерние занятия и разрешить каждому заниматься тогда, когда ему удобнее, как водится во всех учебных заведениях. Однако всякий раз они слышали в ответ:

— Ни за что! Так заведено в духовной школе испокон веков, так и будет! Мы хотим, чтобы вы находились под нашим наблюдением. Разреши вам заниматься самостоятельно, так кое-кто вместо духовной литературы начнет читать светскую, упаси боже, безбожную. А так мы видим, чем вы заняты…

По иронии судьбы городской Дом культуры помещался по соседству со зданием семинарии. Семинаристам грустно бывало слышать, как вечерами молодежь с веселым смехом устремлялась на огонек Дома культуры. Оттуда доносились звуки вальса, вызывая щемящую тоску по тому миру, который после трудового дня пел, танцевал, радовался.

Большинство воспитанников были молодыми людьми в возрасте двадцати-тридцати лет. Физически сильные, здоровые люди жили в ненормальных условиях: лишенные физического труда, занятий спортом, они жирели, становились апатичными.

Даже ходить семинаристам следовало степенно и чинно, приучая себя к манерам священника. Но природа требует своего, и время от времени происходили «срывы»: бурсаки играли в салочки или затевали борьбу между собой. От скуки развлекались и детскими забавами; прятали друг у друга тетрадки, книги, письменные принадлежности, одежду…

Часы приближаются к девяти. Чем ближе ужин, тем сильнее возрастает нетерпение семинаристов. Ужин не только прием пищи, он знаменует собой и окончание занятий.

Звонок. Гурьбой устремляются семинаристы в столовую. Краткая молитва, еда под аккомпанемент «Житий святых», затем вечерняя молитва, продолжающаяся полчаса.

Наконец занятия и молитвы остаются позади. До отбоя — около часа. Одни бурсаки, утомленные занятиями, пораньше ложатся в постель. Другие, сидя на койках, беседуют о жизни, о доме, о родных, о девушках и о богатых приходах. Третьи отправляются на прогулку или идут на свидание.

Запрет выходить за стены лавры без разрешения особенно строго действует в вечерние часы. Но начальству надоедает постоянно надзирать за воспитанниками. К тому же вечером у помощника инспектора много других дел. Наиболее смелые бурсаки отваживаются нарушить запрет и покидают территорию лавры. В большинстве случаев все проходит благополучно, но время от времени помощник инспектора устраивает вылазки и ловит ослушников. Тогда свидания на время прекращаются.

После отбоя наглухо запираются двери, калитка и в скверик спускается с цепи собака. Проникнуть в семинарию после отбоя без ведома начальства почти невозможно. Для гуляк оставались два пути: подкупить вахтера, который любил выпить и не гнушался денежными подачками обеспеченных бурсаков, или возвращаться через окна. Опоздавший должен был перелезть через забор так, чтобы не почуяла собака. Зная ее нрав, бурсаки заранее приучали собаку, давали ей лакомые кусочки, ласкали. Барбос привыкал к ним и не лаял. Надо было также договориться с товарищами, которые прикрыли бы окно спальни, но не запирали его. И наконец, нужно было провести рачителя, который в начале двенадцатого обходил спальни, гасил свет и наблюдал, чтобы все лежали на своих местах. Горе тому, чья постель оказывалась пустой.