Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма - [130]

На днях получил письмо из московского комсомольского журнала «Смена» (помнишь, на какой чудной бумаге выходит?); пишут, что им очень понравился мой рассказ «Розовое и оливковое» в «Пионере», что они соревнуются с «Пионером»; что их читатель — 9-е и 10-е классы; — и очень просят прислать им соответственный рассказ. Вот я и вытащил «Радость», которая скорее «горе» или «недомыслие»…

30/IX-40 г.

Михеево.

Вот радио опять действует (был монтер из Мошенского, привёз батарею), изба полна музыки, а душа… мрака. Ты ведь в радио ничего не понимаешь? Так слушай.

В Ленинграде сунул вилку в выключатель — и запело. А тут у приёмника две батареи: анодная — это так называемое «питание» — и батарея накала. «Питание» у меня в порядке, а «накал» иссяк. Сегодня переменили батарею — и опять «пошла рвать».

Боюсь, что в связи с «Чижом» [ЦК Комсомола гарантировал В. Бианки хорошие условия работы в редколлегии «Чижа». — Ел. Б.] мне скоро придётся переехать в Ленинград. А это значит: анодная моя батарея — «батарея питания» — будет выключена. Останется одна «батарея накала». Природа — вот «батарея питания», вечная и неиссякаемая. В городе душе нечем питаться. Город — «батарея накала». Город очень быстро перекаливает душу.

I/X-40 г.

Писатель связан с миллионами тысячью в обычное время неощутимых нитей. Даже если он месяцами сидит, запершись в своей комнате. В эпоху резких общенародных событий он внезапно ощущает, что эти нити привязаны к тончайшим концам его нервов и что ими опутано всё его сердце и весь его мозг. В такие времена никакая «башня из слоновой кости» не создаёт для него условий, в которых он мог бы писать. Можно писать вальс «Шепот цветов» под грохот орудий, но невозможно писать в тиши, прислушиваясь к отдалённой канонаде. Это дело безнадёжное. И надо спешить туда, где люди умирают, побеждая или терпя поражение. Нити, натянувшись, влекут писателя туда…

Михеево.

3/Х-41 г.

…Последние три дня меня вдруг опять позвала работа — да так непреодолимо властно, что хоть вчера трахнуло так, что вся избёнка затряслась, — я не бросил пера. Третий день пишу такое, что никак не реализуешь ни на деньги, ни на продукты, — своего рода ответ на «Возмездие» (в прозе, конечно, но проза музыкальная). Трудно адски, — и я чувствую себя героем, написав пол-осьмушки за день (десятки, сотни вариантов!), но как это непреодолимо, когда требует «к священной лире Аполлон»!

Начинается так:

«Распахнулось окно во вселенную. Мы спали».

Уже по этому можешь судить о размахе вещи. Если удастся написать, — пошлю тебе — на далёкую твою звезду.

Идиотство, конечно, заниматься такими вещами в такое время, но — хоть небо упади на голову, — самое главное остаться самим собой.

Ещё одной мыслью влечёт меня поделиться с тобой.

Во Франции, как известно, есть «могила неизвестного солдата» (1914–18 гг.). Француз ли, англичанин ли, американец подойдёт, — все снимают перед ним шапку. Легенда утверждает, что похоронен там русский солдат.

Хочу писать: какую же священную могилу должны будут воздвигнуть оба полушария неизвестному русскому солдату после нынешней войны?..

12/XI-41 г.

Михеево.

С. Н. ПОРШНЯКОВУ > [46]

Многоуважаемый Сергей Николаевич!

Необычайно растрогало меня Ваше письмо — и поздравление с Новым годом и, главное, то, что Вам захотелось поделиться со мной своими мыслями о понравившихся Вам моих рассказах.

Вы знаете: ведь все мы — «сочинители» — в глубине души хоть немного «артисты»: аплодисменты всё-таки нужны нам, они поднимают наш дух. Для меня лично нет другой награды за труд, кроме хороших отзывов о моих вещах людей, мнение которых я ценю. (Не считая, конечно, высшей «внутренней награды», которую даёт самый труд, удачи его, — но ведь это совсем другое дело.) Шумные аплодисменты «масс» (читателей, слушателей), которыми награждает нас — писателей — аудитория, когда читаешь свои вещи вслух (выступать мне приходится часто), оставляют меня совершенно равнодушным: я не честолюбив — и дело для меня совсем не в том, чтобы «угодить читателю». Но вот когда я вижу свою книжку, распухшую вдвое от многократного употребления читателями, или получаю деловитый положительный отзыв от серьёзного, вдумчивого читателя — да ещё природолюба и -веда, да ещё «ревнителя русской литературы», — о тех из моих вещей, которые мне самому представлялись удачей, — это для меня праздник, п[отому] ч[то] тогда думаешь: «значит, ты не просто тешишь себя мыслью о своём успехе, — значит, и со стороны твой труд получил признание, принёс кому-то удовольствие, сделал маленькую пользу, — и ты уж, выходит, не совсем зря топчешь землю и переводишь бумагу». Надо сказать, что печатными отзывами о моих работах меня не балуют: едва ли пяток статеек о моих вещах можно насчитать во всей нашей печати за все 23 года моей работы в детской литературе (при общем тираже моих книг, — не считая, конечно, напечатанного в журналах, — около семи миллионов). Правда, как раз о «Тайне ночного леса» был хвалебный отзыв перед войной в ж. «Литературный современник». Но мне было особенно приятно узнать, что Вам в этом рассказе понравился «выдержанный стиль рассказа современного юнната», — как раз то, что я лишь с боя отстоял у редакторов. (Они находили, что этот стиль слишком груб. Но ведь это правда. Если её исказит художник — получится фальшь.) Спасибо Вам.