Очерки прошедших лет - [72]

— Власть меняется. Но кто у руля? — произнес Артем Исаакович. Утром мы прочли о преступной деятельности Берии и его расстреле.

«12 ноября 53. Зашла за билетами на 5-й квартет. Неожиданно разговорилась с Д. Д. Вспомнили Мейерхольда. Д. Д. рассказал, что после громадного успеха Первой симфонии он не мог сочинять музыку:

— Мне решительно не нравилось все, что я пишу. В каком-то приступе уничижения я уничтожил оперу „Цыгане“ и другие произведения. Теперь очень сожалею об этом. В этот период для меня оказалось спасительным приглашение Мейерхольда работать у него в театре. Я восхищаюсь этим гениальным режиссером. Как там ваш Пастернак написал: „Вы всего себя стерли для грима, имя этому гриму — душа“. Его постановка „Пиковой дамы“ превосходна. Многие ругают ее, считают, что много отсебятины, отвлекает от музыки постановкой. Но нет, он раскрывает глубины оперы…

Так вот, Мейерхольд пригласил меня как зав. музыкальной частью и пианиста, то есть если по ходу пьесы надо было играть на рояле, я выходил на сцену и играл… Я посещал репетиции. Это было что-то поразительное. Его способность — при его внешности — к перевоплощению в юную девушку, Хлестакова, барыню ошеломляла. Я жил у него в доме. И его влияние на меня было значительным. Так прошел сезон 27–28 года. К весне я почувствовал, что он как личность подавляет меня, и ушел из театра. Но к этому времени уже зреет „Нос“. Конечно, в музыкальном отношении „Нос“ не без влияния „Воццека“ Берга, но в театральном, в гротеске, конечно, — Мейерхольд!».

В последние годы своей жизни Нина — после большого перерыва — вернулась к научной деятельности. Она работала в лаборатории старого друга — члена-корреспондента АН СССР Алиханяна, который возглавлял в Армении физический институт. Каждое лето Нина работала в Армении на высокогорной станции, — почти на вершине Алагеза… Там исследовали космические лучи. Незадолго до ее отъезда в очередную экспедицию я вдруг заметила, что Нина надевает очки.

— Грустно? — усмехнулась она. — Скоро будем играть по-стариковски в «дурачка».

Мы шли по улице. Дул ветер, и я вдруг увидела, что Нина выглядит как-то не так хорошо и молодо, как всегда. Лицо было бледновато-серым. «Ну что ж, — подумала я, — ведь она уже не молодая…» Нине было в то лето 1954-го — сорок три года.

Сентябрь. Я была дома. Вдруг телефон — звонит Дмитрий Дмитриевич:

— Флора, у Нины был заворот кишок — непроходимость. Ее отвезли в Ереван, сейчас будут оперировать. Я лечу в Ереван. Не можете ли вы полететь со мной? Я думаю, что Нине будет психологически легче, если около нее будет подруга, женщина.

Я растерялась.

— Знаете, Дмитрий Дмитриевич, у меня больна Ниночка. И мама нездорова. Мне не с кем оставить девочку. Я уверена, что операция пройдет благополучно. Нина такой здоровый и оптимистичный человек…

На следующий день Нины не стало. Кишечник был поражен раковой опухолью…

Совершенно не помню похорон. Помню только, как вошли в квартиру. На столе в гробу лежала Нина — спокойная, красивая, будто спящая… Рядом стоял Дмитрий Дмитриевич. Мы поцеловались с ним и заплакали. Я не могла простить себе, что не полетела к Нине несмотря ни на что. Но я не верила в возможность худого конца! Нина была олицетворением жизни… Помню стоявших рядом Галю, уже девушку, и подростка Максима. Как она опекала их, как трепетно следила за их воспитанием…

После смерти Нины мы бывали у Шостаковичей все реже. Однажды, когда я пришла в день Нининых именин — 27 января, Дмитрий Дмитриевич, выпив, вдруг сказал, как ему трудно жить одному. И с детьми, и с жизнью вообще.

— Знаете, по моему характеру, я совершенно неспособен к связям. Мне нужно, чтобы женщина, жена, жила со мной, была рядом…

Через какое-то время я получила по почте письмо от Шостаковича. Он писал, что мне как Нининой подруге он хочет сообщить, что собирается жениться на М. Г. «Она добрая женщина и, надеюсь, будет хорошей женой и матерью детям. Надеюсь, что Вы по-прежнему будете добрым другом нашего дома».

Ануся Вильямс передавала ужасные слухи об избраннице Дмитрия Дмитриевича, что она работник ЦК ВЛКСМ, партийная и некрасивая, необаятельная. Ничего не понимает в искусстве. Как возникло знакомство и этот брак, я знаю только по слухам, и мне не хочется их пересказывать. Мы были приглашены с Мишей в гости, познакомиться. Все было натянуто, и ничего об этом визите я не помню. Зато следующую нашу встречу я записала сразу по возвращении.

Собственно, со смертью Нины постоянный мой контакт с Дмитрием Дмитриевичем прекратился. Но теперь, встречаясь с Шостаковичем, я более серьезно относилась к нашим разговорам. Чаще и подробнее их записывала. Запись я привожу полностью, ничего не изменяя.

Из дневника.

24 окт. 1956. Какой хороший концерт: Шестой квартет Шостаковича. Надо обязательно еще раз послушать. Было еще «Трио» Чайковского и «Квартет» Р.Бунина. Оба хорошие, но всегда рядом с Шостаковичем остальное бледнеет… Но все же очень хорошее чувство: жива музыка, окружение Ш. живет и работает. И музыка живая, светлая, чистая. Квартет Ш. ошеломляет, но, как всегда, надо слушать много раз, пока еще ничего не запомнила. Сам Д. Д., очень постаревший, серый, как всегда, нервно раскланивался, нелепо взмахнул руками, чтобы поднять исполнителей. Договорились встретиться в субботу.