Очерки прошедших лет - [49]

Все эти события вызывали желание подвига, однако ни в какие военизированные кружки я так и не пошла. Весь мой энтузиазм сопровождался чувством протеста неизвестно чему. Может быть, чему-то навязываемому извне. Наверное, внутреннее сопротивление возникало и из жизни, и из литературы. К этому периоду начались вокруг аресты. Была арестована не только наша соседка, о которой я ничего толком не знала, но и муж нашей родственницы, активный коммунист. Она осталась с маленьким сыном, но вскоре забрали и ее. Был арестован муж маминой подруги, польский коммунист. Не могу сказать, что я очень переживала эти аресты, но, вероятно, мамины приглушенные разговоры с Зиной и тетей, их общую тревогу я ощущала. К этому времени относится и попавшая ко мне книжка «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка. В ней описывалось, как некий герой Гражданской войны был умерщвлен во время операции, и сделано было это по приказу Кремля. Откуда-то я знала, что речь идет о Фрунзе.

А в школе, скучной и формальной, мне не нравилось.

В Оптиной пустыни

Это был последний мой пионерлагерь. Приехали мы в монастырь Оптина пустынь. Монастырь давно закрыли, монахи изгнаны и сосланы, хотя какие-то фигуры в темных длинных одеяниях я помню. Столовая была устроена в главном храме, поражавшем своей мощью. Там сохранились росписи на стенах и, сверху, громадная фигура Бога Саваофа, распростершего руки. Мы после долгой дороги устали и проголодались, пришли в столовую, а еды нет. Начали стучать ложками о миски, подняли бузу. Нам дали хлеб и чай, но обеда не было.

Меня, за мои литературные подвиги, выбрали редактором стенгазеты. Я спешно стала сочинять. Кто-то умевший рисовать изобразил Бога в карикатурной форме и внизу нас, голодных. А я скомпилировала какие-то строчки. Начиналось так: «Мы голодны, мы есть хотим, мы скоро кухню разгромим», а заканчивалось с помощью Маяковского: «А бог потирает ладони ручек И думает: вот насолил». Было еще что-то сатирическое. В общем, получилось удачно, совсем необычная стенгазета. Мы ее повесили. Ребята читали, смеялись, собралась небольшая толпа. К газете подошел наш пионервожатый. Это был рабочий парень, партийный, уже подкованный политически. Он прочел, побагровел и сорвал газету со стены. «Как вы смели повесить эту антисоветчину?!» Я была возмущена такой реакцией (ведь это критика, к которой призывают большевики) и отказалась быть редактором. Меня и не уговаривали. Ребята меня не поддержали, так как этой истории был придан политический оттенок.

Еще из этого лета я помню, что мы ходили на прополку колхозных огородов. Это было интересно, хотя и трудновато. Дело в том, что мы соревновались с другими отрядами на количество и качество прополки. Мы вставали очень рано и в тишине уходили в поле. Меня увлекало чувство общности в труде, радовали победы. Все же в то лето мы чувствовали не то чтобы голод, но нехватку и скудость пищи. Лагерь был далеко от Москвы, так что родители ничего не привозили. Но, пожалуй, я только сейчас это вспомнила — о еде мы как-то мало думали.

История со стенгазетой отозвалась в седьмом классе. Почти все ребята вступали в комсомол, подала заявление и я. В те времена вступление не только в пионеры, но и в комсомол шло практически автоматом. Однако, когда вызвали на бюро меня, наш пионервожатый, тот же парень с завода (они были шефами школы), выступил с заявлением, что я политически незрелая и с приемом меня в комсомол надо повременить. Все бюро его поддержало. Я была оскорблена, страшно обижена предательством товарищей. Антагонизм между мною и классом усилился, но со второго захода меня приняли. Однако фактически больше я в комсомольской жизни не участвовала: к этому времени меня начали терзать всяческие сомнения.

Первый роман

Героем моего первого романа был Яша. Круглоголовый, светлоглазый, высокий мальчик, ходивший в гимнастерке старшего брата и увлекавшийся военным делом и спортом. Он был умным мальчиком, хорошо учился, и то, что он обратил на меня внимание, мне льстило, так как он нравился многим нашим девочкам. До него я много каталась на коньках, а он — на лыжах. Однажды мы с классом поехали в Сокольники, там была лыжная база, где можно было взять лыжи и пьексы напрокат. Пьексы — это мягкие ботинки. Мы оборачивали ноги газетой, а у лыж были ремешки, в которые засовывали пьексы. Мне кататься на лыжах понравилось. Мы мчались по просекам Сокольников, и Яша все время был поблизости. Катались долго. Уже на закате Яша сказал: «А я в тебя вмазался» — тогда так называли влюбленность. Я была на седьмом небе.

В другой раз мы возвращались домой из школы втроем, с Милой. На Воронцовом поле мы с Милой перешли на нашу сторону, а Яша настойчиво позвал меня вернуться. Я и хотела, и боялась объяснения. Он повторил свое признание и потребовал, чтобы и я ему ответила. Я не решалась, убежала и уже с другой стороны улицы крикнула: «Я тоже!» На следующий день Яша, неплохо рисовавший, подарил мне рисунок рыцаря, в полном облачении и со щитом, на котором было написано: «Навсегда». Я в ответ свела с какой-то книги Жанну д'Арк. Шла весна, встречи наши и прогулки участились, и один раз на Земляном Валу Яша обнял меня и поцеловал. Я как-то в тревоге и страхе влюбленности отстранила губы, и получилось, что он поцеловал меня в щеку. Но счастье этого первого поцелуя было столь велико, что деревья и звезды крутились над моей головой в полусознании немыслимости происшедшего с нами. Я и сейчас помню это ощущение как одно из самых потрясающих в жизни. В нем слились счастье взаимной любви, острое чувственное переживание и радость единения с окружающим миром. Поцелуи на улице продолжались, становились все более страстными, но ниже шеи не спускались. Однако однажды Татьяна Григорьевна решила поговорить со мной о засосах на шее. Я была страшно смущена, но упорно отрицала, что это следы от поцелуев. С поцелуями, ссорами, примирениями, недоразумениями длился этот роман довольно долго, пока у нас в классе не появилась новая очень красивая девочка Нина. У нее были громадные серые глаза с пушистыми ресницами и точеная фигура. Мальчики нашего класса повально влюбились в нее. И Яша тоже. Нина не отличала кого-либо из своих поклонников, мне кажется, что ей была приятна сама победа. Я, конечно, была огорчена, но одновременно не оставляло ощущение, что «что-то кончилось» и я свободна. Однако через некоторое время наша любовь победила, и мы опять были счастливы вместе. Позже роман наш пережил трагическую фазу. В нашем классе учился большой, нелепый, с какими-то заскоками мальчик Сеня. Его тетя работала билетером в театре и иногда давала ему контрамарки. Однажды он пригласил меня на спектакль «Горе от ума». Отказаться я была не в силах. Я сказала об этом Яше, и это его взбесило. Но в театр я пошла, и мы с Яшей надолго поссорились. В это время Татьяна Григорьевна ставила с нами пьесу «Бедность не порок». Я играла главную роль. Мне думается, играла плохо: роль бедной покорной девушки вовсе мне не подходила. Однако у меня было длинное платье, и роль я знала наизусть.