Очерки материалистического понимания истории - [9]

Теперь получило широкое распространение мнение, что современный социализм является естественным, а следовательно — неизбежным продуктом истории нашего времени. Его политическое действие, которое может быть медленным и происходить с задержками, но уже не сможет в будущем прекратиться, началось, несомненно, с Интернационала. Однако Манифест предшествовал ему. Содержащееся в нем учение — это прежде всего свет теории, направленный на пролетарское движение (которое, впрочем, родилось и продолжает рождаться независимо от влияния какого-либо учения). Но это учение представляет собой и нечто большее. Критический коммунизм возникает лишь в тот момент, когда пролетарское движение не только является результатом определенных общественных условий, но и обладает уже достаточной силой, чтобы понять, что эти условия можно изменить, и предвидеть, какими средствами и в каком направлении они могут быть изменены. Недостаточно было установить, что социализм является продуктом истории; следовало еще понять, какова его сущность и к чему приведет его развитие. Выяснение того, что пролетариат, будучи неизбежным продуктом современного общества, призван стать преемником буржуазии, быть созидательной силой нового общественного строя, в котором должны будут исчезнуть классовые противоречия, делает Манифест знаменательным явлением общего исторического процесса. Он является откровением, но не подобным апокалипсису или обещанию тысячелетнего царства божия на земле, а научным и глубоко продуманным открытием пути, по которому следует наше гражданское общество (да простит мне тень Фурье!). Это откровение по способу своего выражения явилось решительным и, я бы сказал, даже грозным высказыванием того, кто в самом факте усматривает его необходимость.

Так Манифест раскрывает перед нами внутреннюю историю своего происхождения, которое в то же время позволяет понять провозглашаемое им учение и объясняет причины его необычайного влияния и удивительной силы воздействия. Не вдаваясь в подробности, мы приводим здесь лишь в их сочетаниях те элементы, которые, будучи собраны воедино и преобразованы в таком сжатом и убедительном синтезе, представляют ядро всего последующего развития научного социализма.

Ближайший, непосредственный и наглядный материал дают Франция п Англия, где после 1830 года на политической арене появилось уже рабочее движение, порой сливавшееся с другими революционными движениями, порой обособлявшееся от них. Оно развивалось от одного полюса — стихийного возмущения — к другому — деятельности эолитической партии, ставяш,ей перед собой практические задачи (например, чартизм и социал-демократия),— и породило различные преходящие и быстро сходящие на нет формы коммунизма или полукоммунизма, т. е. того, что тогда называли социализмом.

Для того чтобы распознать в таких движениях уже не мимолетное явление — беспорядки, появляющиеся и исчезающие с быстротой метеоров, а новый фактор в развитии общества, необходима была теория, которая не представляла бы собой ни простого дополнения к демократической традиции, ни субъективного исправления уже обнаруженных недостатков экономики, покоящейся на конкуренции: и то и другое находило тогда, как известно, множество сторонников и глашатаев. И эта новая теория была творением двух людей — Маркса и Энгельса. Они лишили идею исторического становления в процессе борьбы противоречий той абстрактной формы, которую придала ей диалектика Гегеля, уже обрисовавшая ее в главных чертах и наиболее общих аспектах, и применили эту идею к конкретному объяснению борьбы классов. В том историческом движении, которое ранее казалось переходом от одной формы мышления к другой, они впервые увидели переход от одной формы социальной анатомии, лежащей в основе общества, к другой, т. е. от одного способа экономического производства к другому.

Эта историческая концепция возвела в теорию необходимость новой социальной революции, более или менее отчетливо выраженную и в инстинктивном сознании пролетариата, и в его бурных стихийных выступлениях; признавая внутреннюю, имманентную необходимость революции, она тем самым изменила понимание революции. Все то, что казалось тайным заговорщическим обществам возможным как нечто, зависящее от их воли и намерений п создаваемое но собственному усмотрению, превращалось в процесс, которому можно было лишь содействовать, ока-

зывать поддержку и помощь. Революция становилась объектом политики, которая развертывается в условиях, определяемых сложным характером общественной жизни; она становилась, следовательно, целью, которой пролетариат должен достигнуть, используя разные формы борьбы и разные организационные средства, еще не известные старой тактике восстаний. Ибо пролетариат является не придатком, из подпорой, не наростом и злом, которое можно устранить из общества, в котором мы живем, а его субстратом, его существенным условием, неизбежным продуктом и в свою очередь причиной, сохраняющей само общество и поддерживающей его существование. Таким образом, пролетариат может освободиться, лишь освобождая в то же время весь мир, т. е. полностью революционизируя способ производства.