Очерки колымскаго края - [5]

Полвѣка тому назадъ оленные чукчи еще не кочевали въ непосредственной близости съ русскими; на Нижней Колымѣ существовали запасные хлѣбные магазины, которые оказывали населенію существенную помощь во время весеннихъ голодовокъ, тѣмъ болѣе, что казенная мука тогда продавалась сравнительно дешево. Только въ послѣдніе годы русское населеніе Нижней Колымы остается совершенно безпомощнымъ въ то время, когда помощь ему нужнѣе, чѣмъ когда-бы то ни было. Я никогда не забуду той обстановки, среди которой мнѣ пришлось прожить въ прошломъ году нѣсколько дней на заимкѣ Коретовой, въ 50 верстахъ вверхъ по Колымѣ отъ Походской виски, ѣды не было ни у кого. Въ иныхъ избахъ сухіе котлы праздно стояли въ кутѣ за камелькомъ, опрокинутые вверхъ дномъ. Уже другія сутки въ нихъ не варилось ни одной рыбьей «кости». Узнавъ о нашемъ приходѣ жители стали собираться въ избу.

— «Гдѣ чукчи? — спрашивали они съ алчнымъ блескомъ въ глазахъ (мы прикочевали къ Коретовой вмѣстѣ съ чукчами): Гдѣ чукчи?.. Близко?.. Въ одинъ день доѣхали можно?.. Можетъ, человѣкъ бываетъ, какого оленчика, убилъ бы?..». Одинъ изъ пришедшихъ тотчасъ же собралъ какія-то кожи, чатки[42], копья (собственнаго кузнечнаго производства) и уѣхалъ къ чукчамъ. Въ вечеру онъ вернулся и привезъ два полетня: — «Все таки не порожнемъ пріѣхалъ!» облегченно говорилъ онъ. Все это были рѣчные жители, собравшіеся съ разныхъ сторонъ на встрѣчу чукотскому старостѣ Этгыгину, вслѣдствіе распространившагося слуха, что онъ намѣренъ убить для голодающихъ десять оленей. Лица у всѣхъ осунулись, глаза жадно и лихорадочно блестѣли, нѣкоторые изъ нихъ не ѣли по два и по три дня, другіе питалися жареной шкурой тюленя, остатками собачьяго корма и т. п. Къ сожалѣнію, слухъ оказался ложнымъ, и только послѣ многихъ просьбъ удалось убѣдить кочевника убить для голодающихъ пять небольшихъ лончаковъ, которые тутъ же были разбиты на части и разобраны по рукамъ голодающими.

А между тѣмъ, если трудно снабдить нижнеколымчанина дешевымъ чаемъ, табакомъ, тканями и т. п., если еще труднѣе изобрѣсти какой-нибудь новый заработокъ, создать новый предметъ вывоза, который позволилъ-бы ему возвысить уровень своихъ потребностей, хотя бы до такой степени, чтобы сравняться съ самими захудалыми обитателями болѣе умѣренныхъ широтъ сибирской страны, то уничтожить періодическія чуть не хроническія голодовки, превратить всѣ годы колымской лѣтописи въ сплошные сытые, гораздо легче, — «Всему дѣлу голова-заводина», говорятъ низовики. Общее количество рыбныхъ промысловъ въ Нижнеколымскомъ округѣ едва-ли достигаетъ и 100,000 пудовъ. Если увеличить это количество даже на пятьдесятъ процентовъ, то въ округѣ водворится обиліе, ибо вывозъ возможенъ только въ самыхъ ограниченныхъ размѣрахъ. Но даже при тѣхъ примитивныхъ способахъ рыбнаго промысла, какіе существуютъ на нижней Колымѣ, допустимо было-бы гораздо болѣе значительное увеличеніе добычности, если бы только невода и сѣти были въ сколько-нибудь исправномъ видѣ. Тому, кто не видѣлъ собственными глазами, трудно представить себѣ какими ветхими, изодранными лоскутьями низовикъ добываетъ свою житницу[43]. Дыра на дырѣ, починка…. — «Сквозь нашъ неводъ не токмо рыба, медвѣдь вездѣ пройдетъ и нигдѣ не задѣнетъ», говорятъ низовики. Хорошо ещё, если есть чѣмъ чинить эти дырья. Текущей весной всѣ они остались безъ починки, представляя свободный проходъ каждой нельмѣ или муксуну, которые только захотятъ избѣжать путешествія въ мотню невода. Ни одинъ изъ обитателей Нижней Колымы не купилъ ни фунта конопли, ни аршина холста: купцы не привезли «заводного» въ Нижнеколымскъ, а кто и привезъ, тотъ продалъ Анадырщику на Анюйской ярмаркѣ[44]. Окружающіе меня промышленники, готовящіеся къ неводному промыслу, настойчиво выпрашиваютъ каждый обрывокъ мѣшка, каждый лоскутъ грубаго холста, ссорятся между собою изъ-за любой тряпки, которую я могу отдать, и завладѣвъ ею, немедлено раздергиваютъ по ниточкамъ и ссучиваютъ эти ниточки между собою, выдѣлывая необходимое имъ прядено. Съ половины лѣта будетъ еще хуже, если не подоспѣетъ казенная конопля. Главный промыселъ на Походской вискѣ состоитъ въ устройствѣ большого ѣза при устьѣ ея, предъ самымъ впаденіемъ въ Колыму. На запоръ виски съѣзжаются люди со всѣхъ верховыхъ рѣкъ (конечно ближайшихъ), ибо походскій ѣзъ славится обиліемъ и превосходнымъ количествомъ добываемой рыбы. Собственно говоря, устраивается два, даже три ѣза, и многочисленныя ворота въ каждомъ ѣзу загораживаются мережами, связанными какъ невода, изъ двойной конопляной или льняной нити. Въ этихъ мережахъ, въ видѣ мѣшка съ узкимъ конусообразнымъ входомъ и собирается рыба. Мережа должна быть непремѣнно крѣпкая, если возможно — новоссученная: иначе рыба пробьетъ её и уйдетъ. Дѣйствительно, каждый годъ рыба, идущая руномъ, пробиваетъ насквозь мережи во всѣхъ трехъ ѣзахъ и выходитъ въ образовавшіяся дырья, «какъ въ двери» — по злобному выраженію безпомощныхъ промышленниковъ. Изо всей приходящей рыбы человѣку удается добыть какую-нибудь часточку, и то только въ томъ случаѣ, когда мережа и перетяги