Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода - [167]
Я хотел в третий раз возвратиться в Акджейван, но это уже было бы чересчур неловко и могло бы на жителей навести окончательную панику. И спрашивал других проводников о правдивости факта, рассказанного Али-Мирзою. Они подтвердили, что он находился там в подземелье, но что во время чумы они не были в Акджейване и не знают о случившемся с ним происшествии. Хотя рассказ Али-Мирзы одиночный, без свидетелей, но все-таки этим не опровергается мое предположение о зарождение чумы в одном из подземелий в Темир-Ханэ возле Акджейвана, где, по общему отзыву, когда-то хоронили чумных; и, быть может, самая-то деревня Темир-Ханэ была подобно Арбанузу окончательно разрушена чумою.
Мы имеем неопровержимые доказательства сохранение органических растительных веществ, как, напр., зерен пшеницы в катакомбах; эти зерна прорастают снова после тысячелетий, почему же не предположить, что и чумный яд, присущий только органическим веществам, не был поставлен вместе с этими веществами в условия, сохранившие его. первоначальное свойство после нескольких десятков лет?
В топографическом и географическом положениях страны и климате, о чем я сообщу в более подробном описание, я не мог доискаться никаких причин, вызывающих чуму в Курдистане. Занесенною туда она не могла быть, не существуя нигде на земном шаре.
Распространение чумы от одной деревни к другой совершалось всякий раз вещами, людьми, животными и вообще каким-либо прикосновением.
За исключением Акджейваиа, не было ни одной деревни, где бы можно было сказать, что чума произошла там, не будучи откуда-нибудь (из другой деревни) занесена (я сообщу истории каждого занесения).
Болезнь имела всегда характер весьма коварный. Она не поражала вдруг большие количества людей (не достигнув густого население), но, явившись где-либо один раз, оказывала большую интенсивность; большинство заболевших умирало. Она редко исчезала сама по себе, а только вследствие принятых мер изолирования.
Итак, в Арбанузе, при тесных, скученных помещениях, она, несмотря на суровый холод, глубокий снег, при 5870 ф. над поверхностью Черного моря, продолжалась целую зиму. Умирало то один, то два, то трое в день; то она прекращалась на несколько дней, то потом опять появлялась, пока оставшиеся в живых с наступающею весною не разбежались из деревни.
Повсеместно на мои расспросы, какие были предприняты меры к прекращению чумы, я узнавал, что все помещики, убежавшие сами, прежде всего, строжайше запрещали своим крестьянам уходить куда-либо и впускать кого-либо к себе в деревню. Из зараженных деревень жители, большею частью, спасались на соседние бугры, в раскинутые палатки. Сообщение, одним словом, было прервано, и даже ставились караулы. В крайних случаях дозволялось вести переговоры, но только на большом расстоянии. Так, когда в Арбанузе не хватило полотна для мертвых, то ухаживавший и хоронивший почти всех мне рассказывал следующее: “Я садился на лошадь, взбирался на высокий холм, возле д. Гюльтапэ (в 0,5 фарсахе), вызывал жителей криком; мне приносили полотно, оставляли издали, давая в долг, так что всего полотна взято на 8 туманов 4 крана”. Польза изолирования одного дома от другого была тоже очевидна. Так, в Арменибулаге три еврейских дома среди деревни и в г. Банна, 50 еврейских домов, находящихся в самой низменной части города, где чума была сильнее всего, изолированные, вследствие религиозных понятий, вообще от окружающих их курдов, во время болезни были изолированы еще больше, и ни один из евреев не заболел чумою. Только те деревни пострадали больше всего, которые, под влиянием невежественного фанатизма, не хотели уходить в палатки; но большею частью, под конец, после 2–3 месяцев, не видя конца болезни, они спасались в палатки, рассеиваясь по соседним буграм, после чего чума вскоре прекращалась. Все зачумленные деревни не выходили из пределов рек Джагату и Татагу, за исключением города Банна.
Чума угрожала следующим более населенным пунктам: Миандуабу, через зачумленную деревню Сераб, в 4-х фарсахах (или фарсанг — 6,7 км.); городу Соуч-Булагу, через ту же деревню, в 8-ми фарсахах, гор. Саккизу, через деревню Карова и Каниниас, в 0,5 фарсахах, гор. Синкалэ, через деревни Актанэ в одной версте; через Банна болезнь легко могла перейти в Турцию.
В некоторых местностях, в которых мои предшественники предполагали присутствие чумы, я лично убедился только в существование там холеры.
Громадную услугу человечеству в деле чумы оказал губернатор гор. Банна Абдул-Керим-Хан, личность, заслуживающая во всех отношениях уважения. Чума, будучи занесенною в гор. Банна, очутилась на караванном пути в Турциею и всеми городами Курдистана; она распространялась бы по всему свету, если бы этот энергичный деятель в самом начале не сделал ей преграды. Перейди чума в Тавриз, в город в высшей степени неблагоустроенный в гигиеническом отношении, с населением в 130 тыс. жителей, она, наверно, судя по ее в высшей степени злокачественному характеру, осталась бы опять десятки лет на Востоке. Абдул-Керим-Хан вывел всех жителей из города на соседние горы, построил из древесных ветвей шалаши, разбил их на группы, изолировал каждую и каждый шалаш, где оказывались больные, был тоже изолирован от соседних шалашей.
Это первое на русском языке обстоятельное и систематизированное изложение истории загадочного природного явления, с глубокой древности называемого «чумой». В книге приведено много бытовых и исторических подробностей, сопровождавших эпидемии чумы, а путем включения официальных документов и иллюстративного материала авторы постарались создать для читателя некоторый эффект присутствия как на самих эпидемиях, так и при тех спорах, которые велись тогда между учеными. Издание предназначается широкому кругу читателей и особенно школьникам старших классов, студентам-медикам и молодым исследователям, еще не определившим сферу своих научных интересов.
Фрагменты двухтомной монографии "Очерки истории чумы", описывающие картины наиболее ошеломляющих чумных эпидемий и пандемий на протяжении истории.
Данная монография относится к числу тех редких научных книг, которые не только не утрачивают свою значимость через несколько лет после выхода в свет, а, наоборот, становятся все более востребованными. В основе такого успеха ее первого издания (2000 г.) лежат предложенные автором объяснения причин возвращения, распространения и исчезновения ряда пандемических болезней, в частности натуральной оспы и СПИДа, существенно восполняющие пробелы в представлениях об этих процессах. Необходимость переиздания книги обусловлена продолжающимся ухудшением глобальной эпидемической ситуации в целом, активизацией оспенных инфекций, а также отсутствием каких либо успехов в противодействии ВИЧ/СПИД-пандемии.
Монография посвящена мифам и «белым пятнам» в эпидемиологии, существование которых стало очевидным в связи с провалами мероприятий по противодействию ВИЧ/СПИД-пандемии. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Особенно полезной она будет для исследователей, интересующихся фундаментальными проблемами патогенеза и эпидемиологии новых инфекционных болезней, для студентов биологических и медицинских факультетов вузов, а также для врачей-инфекционистов и эпидемиологов. Книга издана в авторской редакции.
Анастасия Александровна Ширинская родилась в 1912 г., она была свидетелем и непосредственным участником событий, которые привели Русский Императорский флот к последнему причалу в тунисском порту Бизерта в 1920 г. Там она росла, училась, прожила жизнь, не чувствуя себя чужой, но никогда не забывая светлые картины раннего детства.Воспоминания автора — это своеобразная семейная историческая хроника на фоне трагических событий революции и гражданской войны в России и эмигрантской жизни в Тунисе.
«Арутюн Халибян» открывает новую книжную серию «Жизнь замечательных нахичеванцев». Этот труд — не просто биография одного из жителей «города, которого нет» (так назвал однажды Георгий Багдыков Нахичевань-на-Дону), Цель настоящей работы — показать, как сохранившийся до наших дней уникальный портрет А. П. Халибяна кисти гения живописи мариниста И. К. Айвазовского дает возможность оценить облик человека, жившего в первой половине XIX века и руководившего армянским самостоятельным городом Нор-Нахичеван.
«Ложь — основа государственной политики России». Именно политики (и не только в России) пишут историю. А так называемым учёным, подвизающимся на этой ниве, дозволяется лишь охранять неизвестно чьи не сгнившие кости в специально отведённых местах, не пуская туда никого, прежде всего дотошных дилетантов, которые не подвержены колебаниям вместе с курсом правящей партии, а желают знать истину. Фальшивая история нужна политикам. В ней они черпают оптимизм для следующей порции лжи. Но почему ложь им ценнее? Да потому, что именно она позволяет им достичь сиюминутной цели — удержаться лишний месяц — год — срок у власти.
Конго — сверхприбыльное предприятие западного капитала. Для туземцев оно обернулось адом — беспощадной эксплуатацией, вымиранием, бойнями.
Как это часто бывает с выдающимися людьми, Марко Поло — сын венецианского купца и путешественник, не был замечен современниками. По правде говоря, и мы вряд ли знали бы о нем, если бы не его книга, ставшая одной из самых знаменитых в мире.С тех пор как человечество осознало подвиг Марко, среди ученых разгорелись ожесточенные споры по поводу его личности и произведения. Сомнению подвергается буквально все: название книги, подлинность событий и само авторство.Исследователь Жак Эре представляет нам свою тщательно выверенную концепцию, приводя веские доказательства в защиту своих гипотез.Книга французского ученого имеет счастливое свойство: чем дальше углубляется автор в исторический анализ событий и фактов, тем живее и ближе становится герой — добрый христианин Марко Поло, купец-романтик, страстно влюбленный в мир с его бесконечным разнообразием.Книга вызовет интерес широкого круга читателей.
В ночь с 25 на 26 октября (с 7 на 8 ноября) 1912 г. русский морской министр И. К. Григорович срочно телеграфировал Николаю II: «Всеподданнейше испрашиваю соизволения вашего императорского величества разрешить командующему морскими силами Черного моря иметь непосредственное сношение с нашим послом в Турции для высылки неограниченного числа боевых судов или даже всей эскадры…» Утром 26 октября (8 ноября) Николай II ответил: «С самого начала следовало применить испрашиваемую меру, на которую согласен».