Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг. - [17]

Шрифт
Интервал

Но, к счастью, тяжелые первые минуты миновали: 10-я рота Ставропольского полка при первых криках кинулась в ружье и, кинулась за своим испытанной храбрости командиром, поручиком Мерхелевым, на выстрелы, быстро появилась перед ручьем, протекавшим около батареи; таким образом, перегородив дорогу, [40] она застала его занятым массою перебегавших текинцев и наших; пропустив последних, залпами почти в упор остановила преследование противника; к этому же времени подоспела и 12-я рота: упершись правым флангом в траншею первой параллели, она справа и сзади залпы свои слила с залпами 10-й роты. Не зная, что происходить в Ставропольском редуте, поручик Мерхелев начал напирать на текинцев, чтобы скорее дойти до него… усилия удались — рота дошла, но гробовая тишина в маленьком укреплении показала, что здесь драма кончена…. Узнав об отнятом орудии, командир повел свою молодецкую роту далее быстро, почти бегом, в надежде нагнать захвативших его, но подскакавший к ним генерал Скобелев велел вернуться к редуту. Не доходя до него, рота стала фронтом перпендикулярно к направлению нападения, а 12-я рота правее ее. Апшеронцы хотя и пробовали помочь ставропольцам своими выстрелами, но опасность стрельбы ночью из за спины впереди стоящи остановила их; вскоре впрочем раздавшиеся выстрелы в тылу лагеря дали самостоятельное занятие и апшеронцам.

Минут через шесть около лагерей притихло все, но торжествующие крики, которыми встречались новые трофеи — горное орудие и, вероятно, не менее пятидесяти берданок с патронами — вызвали с нашей стороны озлобленную стрельбу и, кажется, очень кстати: говорили, что внутри крепости шло в это время навьючивание верблюдов. «Начинать бомбардирование!» слышалось везде в траншеях и непрерывными перекатами загремели орудийные выстрелы… Громкие вопли женщин с заклинаниями и причитываниями, крик верблюдов и раздирающей крик подшибленных собак составили концерт, который, стоя среди трупов своих товарищей, слушался нашими с удовольствием. Музыка в траншеях и бомбардирование продолжались часов до одиннадцати; только одни дальнобойные батареи, выпустив по нескольку боевых зарядов, должны были обратиться в зрителей.

Головы наших траншейных работ, не подвергнутые непосредственному нападению и не имевшие возможности принять участие в стрельбе по отдаленности цели, где бились текинцы и наши, почти безостановочно разрабатывали ходы в Великокняжескую калу с правого и с левого флангов. Наверху башни, заложенной по борту мешками с землею, поместили два, ракетных станка, мортирная батарея № 5-го уширена и усилена еще тремя мортирами, а на левом фланге оканчивалась полупараллель и вдоль [41] Великокняжеского ручья все левые оконечности траншей были соединены одною фланговою фронтом на запад, имея ручей впереди.

Еще дороже, чем 28-го декабря, обошелся нам этот, второй ночной бой с текинцами; потеря наша оказалась убитыми. 52 нижних чина и командир, можно сказать, вырезанной роты, поручик Яновский; ранеными: два обер-офицера и 96 солдат, да, кроме того, были отбиты неприятелем одно горное орудие и несколько десятков берданок.

Чуть рассвело 31-го декабря, как из траншей увидели оживленное движение в лагерях: фургоны и навьюченные верблюды, сбрасывали у первой параллели багаж, опять спешили назад; палатки, юломейки и кибитки, быстро исчезая в прежнем лагере, стройной линию вытягивались вдоль первой параллели. Еще раз переносился лагерь, и под самые выстрелы. Очевидная опасность выкупалась уничтожением большого интервала между лагерем и передовыми войсками; при таком положении войска более обеспечивались от отдельных нападений на передних и на резерв, так как лагерь, прикрытый с флангов и фронта траншеями, связывался еще с работавшею частью отряда несколькими подходами. Малочисленность наша не дозволяла даже расширить военную операцию на столько, чтобы отдельным отрядом противодействовать. Или по крайней мере безнаказанно наблюдать за песчаными курганами у Мельничной калы и за находившимся там подковообразным укреплением, т. е. за местностью, где совершенно спокойно собирались текинцы для производства вылазок. Все, что мог сделать генерал Скобелев, — сделал: в Опорной кале, как наблюдательный пост за пространством, лежащим западнее крепости, велел поставить одну сотню, а по ночам держать разъезды между Ольгинскою и Опорною калами и далее к Ставропольскому редуту для обеспечения тыла. Такими распоряжениями кончался последний день 1880 года.

Погода отличалась своим постоянством и уже дней около одиннадцати, с маленьким колебанием, ясные теплые дни сменялись лунными, прохладными ночами, какая раскинулась над нами и теперь при проводах старого года.

Новоселье нашего резерва приятно изменило вид окрестностей: прежняя безграничность пространства, утопавшая в сероватом лунном свете, и глубокая тишина скорее вызывали чувство сиротства, чувство заблудившегося в степи, чем какое ни будь другое напоминавшее об окружавших людях: при виде же ярко [42] освещенных линий юломеек исчезало впечатление человека оторванного от общества, жизнь кругом, стала очевиднее.


Рекомендуем почитать
Мой отец Соломон Михоэлс. Воспоминания о жизни и гибели

Первый в истории Государственный еврейский театр говорил на языке идиш. На языке И.-Л. Переца и Шолом-Алейхема, на языке героев восстаний гетто и партизанских лесов. Именно благодаря ему, доступному основной массе евреев России, Еврейский театр пользовался небывалой популярностью и любовью. Почти двадцать лет мой отец Соломон Михоэлс возглавлял этот театр. Он был душой, мозгом, нервом еврейской культуры России в сложную, мрачную эпоху средневековья двадцатого столетия. Я хочу рассказать о Михоэлсе-человеке, о том Михоэлсе, каким он был дома и каким его мало кто знал.


Свеча Дон-Кихота

«Литературная работа известного писателя-казахстанца Павла Косенко, автора книг „Свое лицо“, „Сердце остается одно“, „Иртыш и Нева“ и др., почти целиком посвящена художественному рассказу о культурных связях русского и казахского народов. В новую книгу писателя вошли биографические повести о поэте Павле Васильеве (1910—1937) и прозаике Антоне Сорокине (1884—1928), которые одними из первых ввели казахстанскую тематику в русскую литературу, а также цикл литературных портретов наших современников — выдающихся писателей и артистов Советского Казахстана. Повесть о Павле Васильеве, уже знакомая читателям, для настоящего издания значительно переработана.».


Ф. Н. Плевако

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Адмирал Конон Зотов – ученик Петра Великого

Перед Вами история жизни первого добровольца Русского Флота. Конон Никитич Зотов по призыву Петра Великого, с первыми недорослями из России, был отправлен за границу, для изучения иностранных языков и первый, кто просил Петра практиковаться в голландском и английском флоте. Один из разработчиков Военно-Морского законодательства России, талантливый судоводитель и стратег. Вся жизнь на благо России. Нам есть кем гордиться! Нам есть с кого брать пример! У Вас будет уникальная возможность ознакомиться в приложении с репринтом оригинального издания «Жизнеописания первых российских адмиралов» 1831 года Морской типографии Санкт Петербурга, созданый на основе электронной копии высокого разрешения, которую очистили и обработали вручную, сохранив структуру и орфографию оригинального издания.


Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи

Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.


Морской космический флот. Его люди, работа, океанские походы

В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.