Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг. - [11]

День этот можно было назвать днем отдыха: 16° тепла приятно влияли на состояние духа; текинцы почти не показывались вне крепости и производили какие-то работы внутри ее; наши праздновали и беспрепятственно отсыпались перед работами предстоящими ночью; только к вечеру начало заметно свежеть.

Повременное бомбардирование, которое придерживалось больше [25] утренней и вечерней зори, в последнее время стало производиться по приказаниям; так, с вечера было отдано приказание, что завтра, ранним утром, будет произведено обстреливание крепости артиллерией.

Другое важное приказание касалось административная распределения войск; им предписывалось, чтобы каждому из начальников флангов была подчинена на всё время осады определенная, постоянная часть войск, из которой и делались бы наряды по их усмотрению. С этою целью в распоряжение полковников Куропаткина и Козелкова было назначено по пятнадцати рот и по одной охотничьей команде, а семь рот, в виде постоянного резерва, должны были занимать лагерь; из них же делались все наряды для прикрытия колонн и еще две роты были назначены занимать Правофланговую и Ольгинскую калы.

Ночь тихая, ничем вдали от траншей не указывавшая на существование враждебных сил, стоявших друг против друга, прошла как штиль перед грозою. Но, на самом деле, работа подступов шла успешно.

Зоря застала уже артиллеристов при орудиях, но туман не повсеместный, а только над Денгли-тепе, скрывал это укрепление; не было цели, не начиналась и пальба. Около десяти часов 26-го декабря, бинокли начали сквозь туман отличать слабые абрисы (очертание предмета. прим. OCR) стен, которые с этого времени становились яснее и в скором времени цель открылась совершенно. Линия любопытствующих, наставив бинокли на текинцев, работавших на стенах, боялась пропустить тот драматический эффект, какой должен произойти от внезапной пальбы. Как бывало обыкновенно, вслед за сигнальным выстрелом начались залпы, только на этот раз сначала из одной половины орудия, потом из другой. Вновь раздавшиеся крики и быстрое исчезновение рабочих со стен вызвали какой-то злорадостный хохот в отряде, еще ясно сохранявшем в воображении истерзанные трупы оренбургских казаков.

Наступившая лунная ночь опять приняла в свой полумрак части войск, вышедшие из лагеря по направляю к траншеям после дневного отдыха; опять лагерь на ночь опустел и свежие силы новой смены бодрее застучали лопатами во второй параллели, которая приходила к концу; на правом фланге в эту ночь был окончен ход, соединявший редут № 2-го со второю параллелью, [26] а построенная в этой последней батарея № 3-го начала вооружаться; на левом фланге окончено сообщение между второю параллельно и батареею № 4-го, устроенною на две картечницы. Подступы наши находились уже около двухсот шагов от стен крепости. Близость эта, говорят, подзадорила послать охотников для осмотра и промера рва. Текинцы, неожиданно наехавшие на них, кинулось назад, в крепость, и произвели страшный переполох криком: «русские идут!»

Гам тысячи голосов придал рабочим, стоявшим на новых местах, энергию, едва ли не превышавшую их силы: земля сплошною массою стала взлетать наверх и в самое непродолжительное время успели прикрыться за насыпью с головою. Но пальба все-таки не открывалась, а в лагерях, среди полной тишины, был только слышен глухой стук колес пяти медных орудий 9-ти-фунтового калибра, передвигаемых в траншейную № 3-го батарею. В этот день, кроме убитого солдата, был еще ранен капитан-лейтенант Зубов, впоследствии умерший от той раны.

27-го декабря не все еще проснулись, когда штабс-капитан Балуев из вновь установленных на батарее орудий открыл пристрелку.

Еще вчера известие, что барометр падает, стало беспокоить всех в отряде. Бодрый дух, быстрые земляные работы, ничтожное количество заболеваемых — все это, главным образом, находилось в тесной зависимости от прекрасной погоды. Утро же 27-го декабря показало, что барометр прав. Опасения расстаться с ясными теплыми днями начали сбываться: после облачного утра, холодный ветер стал усиливаться и облака все гуще заволакивать небо.

Часов в девять получился приказ, чтобы артиллерия опять обстреляла Денгли-тепе; для этого раза была придумана новая вариация, чтобы больше досадить противнику: постоянно употребляемую пальбу залпами велено было заменить пальбою орудиями; часов в десять заклубился дым перед лагерной позицией и перед траншеями; бледно замелькали прорезавшие его огни, а дальний и ближний гул выстрелов, точно громовые раскаты, в течение четверти часа разносились в окрестностях крепости. Затем пальба в лагерях умолкла, в траншеях она поддерживалась, а текинцы как будто спрятались.[27]

Необходимо сказать, что спешность траншейных работ, как очевидная необходимость, признавалась всеми, но в последние дни стало высказываться, что для таких работ у нас было мало войск: значительная часть солдат стала ослабевать от утомления, так как многим приходилось пользоваться тем сомнительным отдыхом, какой возможен при переходе от лопаты к ружью и обратно; на то же указывало и самое устройство траншей: вырываемые торопливо, за неимением рук для обделки их, они оставались без стуиенек для выхода, без хорошего приспособления для стрелки, в роде глубокой канавы с отвесными боками, с безобразною насыпью, упиравшеюся в край ее; задние траншеи, за неимением людей, по мере подвигания подступов вперед все более и боаее пустели; охраняться могли только передние. Но прекрасное состояние духа войск не допускало мысли жаловаться на усталость; напротив, все по прежнему напрягали силы, чтобы скорее подойти к стенам, а этим приблизиться ко дню штурма.